Суд над Иисусом. Еврейские версии и гипотезы
Шрифт:
Евангелия, действительно, содержат массу противоречий: даже первые три, названные «синоптическими», т. е. содержащими сходные материалы по одному и тому же вопросу, нередко противоречат друг другу в важных деталях. Что уж говорить об их конфликтах с четвертым, от Иоанна, неслучайно отделенным отцами церкви от «синопсиса» первых трех… Когда религиозные авторы, включая Д. Флюссера, сталкиваются с подобными противоречиями — в деталях событий, в описании участия тех или иных действующих лиц в сюжете и пр., они как правило используют «принцип дополнительности». Т. е. предполагают не отвержение одного показания евангелиста в пользу другого, но напоротив — что правы оба, что первый все правильно показал, а второй его в каких-то деталях
Типичный пример. В синоптических евангелиях говорится, что Йешуа был арестован «людьми первосвященника», т. е. храмовой стражей (ибо другой вооруженной силы в распоряжение первосвященника римляне не предоставляли). Упоминается некий Малк, слуга первосвященника, которому апостол Петр отрубил ухо. Иоанн же, со своей стороны, добавляет что отряд был не только от «первосвященника», но и «от фарисеев» (у первых трех евангелистов об участии фариссев слова не сказано), о чем первые три евангелиста либо умалчивают, либо этот факт был им неизвестен. Зато, по Иоанну, с людьми Храма пришла в Гефсиманию римская когорта во главе с трибуном. Кто же арестовывал на самом деле Йешуа? Только евреи или римляне вместе с ними?
Вопрос, по Х. Коэну, отнюдь не второстепенный, и «принцип дополнительности» его важность лишь затемняет. Если на Масличную гору пришли люди только от первосвященника, значит, проповедник был арестован по приказу начальников Храма. Если же с ними пришли римские воины, ситуация принципиально меняется. Первосвященник не был для римского трибуна тем лицом, которое могло ему отдать приказ произвести арест нежелательного лица или просто попросить о содействии в аресте виновного перед римским судом еврея. Первосвященник как еврей, как символ еврейства, был глубоко отвратительным восточным туземцем для трибуна! И сам первосвященник неизбежно испытывал к «римской свинье» презрение. Если на месте ареста действительно находился трибун с когортой, то приказ об аресте обвиняемого мог отдать только прямой начальник трибуна — скорее всего, прокуратор Понтий Пилат. Но это значит, что Пилат заранее решил, что будет судить Йешуа. Тем паче, что суд был назначен на утро: Пилат должен был заранее познамиться с «делом», принять какое-то предварительное решение. Иначе в судах не бывает…
И возникает новая проблема: если Йешуа с самого начала должен был быть судимым Пилатом, почему на Масличную гору пришли люди первосвященника? Что, римский прокуратор не мог арестовать обвиняемого в Иерусалиме без содействия презираемых им евреев?..
Вот какая проблема возникла, к примеру, только из одного-единственного противоречия между текстом синоптических Евангелий и Евангелием от Иоанна. Прежние авторы обычно механически присоединяли трибуна с когортой к стражникам Храма — и противоречие ими снималось. Коэн же реально показывает, насколько в принципе важно это несовпадение в текстах, как важно противоречие обнаружить и подвергнуть анализу на суде потомков.
Прежде, чем приступить к изложение гипотез Хаима Коэна, должен предупредить читателя о некоторой их специфике.
В принципе, если бы Хаим Герман Коэн работал как историк, он должен был бы уподобить себя судье — т. е. выслушать обе состязающиеся стороны, взвесить их аргументы и вынести обоснованный исторический вердикт.
Но ничего подобного в этой книге нет, и достоинство ее я вижу в том, что автор вовсе не скрывает отсутствия у него взвешенного подхода. Он открыто провозглашает, что является не судьей в историческом споре между сторонами, а адвокатом одной из сторон. Яростным адвокатом еврейства. Синедриона, книжников, фарисеев и — евреев вообще.
Это очень умный адвокат. А умный адвокат, защищая преступников, ни в коем случае не станет порочить жертву. И Хаим Коэн в предисловии заявляет: «Несмотря на крайне скептическое отношение к источникам, предания, найденные объективно вероятными, выявляют Иисуса (даже для
И еще: умный адвокат никогда не станет отрицать очевидные для судей (а в данном случае судьи — это мы с вами, читатели) общеизвестные пороки его подзащитных. Коэн сам цитировал народные сатиры, сохранившиеся в Талмуде, направленные против «семейств первосвященников, грабивших народ». Талмудический автор скорушается о доносах и застенках, кулаках и дубинках, применявшихся приспешниками первосвященников против собственного народа. «Главной целью „Сатиры“ в талмудическом контексте было указание на причины, приведшие к разрушению Храма и окончательному повержению Иудеи: такое поведение священнослужителей могло воспалить небесный гнев, обрушившийся на Храм, „ибо они любили деньги и ненавидели друг друга“» (45), — пишет он.
И вот только теперь, когда адвокат предупредил судей, что он знает о масштабе личности жертвы, о ничтожности и порочности подзащитных, Коэн делает неожиданный ход: «Принимая во внимание презрение, которое народ питал к назначенным римлянам первосвященикам, не следует делать фактических заключений лишь из отрицательного отношения народной сатиры» (46). Т. е. и народ бывает необъективным, господа судьи, если речь идет о тех, кого он, так сказать, «по должности суверена», обязан не любить. И — «при отсутствии же обстоятельных данных, мне кажется, что даже первосвященники достойны применения к ним правила „презумпции невиновности“» (47).
Вот так. И попробуйте люди, воспитанные в нравах современного правосудия, что-то возразить!
А далее начинает перекрестный допрос свидетелей обвинения и, прежде всего, евангелистов. «Юристу дана привилегия — не принимать предложенный его расмотрению факт безоговорочно, — излагает Коэн принципиальную позицию. — Он считает своим долгом вникнуть в показания, найти и выявить их источник и оценить их достоверность, прежде чем признать данный факт доказанным. Ни репутация маститых историков и ученых глубокой древности, ни авторитет и священная неприкосновенность Писания не могут помешать ему исполнить свой долг: взвесить и оценить каждую деталь показания по достоинству… Взгляды и величайшего гения, и святейшего из людей подлежат беспристрастной критической оценке» (48).
Теперь, когда я предупредил читателей о том, что книга Коэна — не приговор по делу, а лишь выступление одной из сторон, правда, важное, потому что в защиту этой стороны на суде истории никто и никогда со времен «Истории о Йешу» не выступал (то есть примерно уже 1000–1500 лет! Да та защита была скептической и сомнительной…), можно приступить к рассмотрению аргументации адвокатуры.
Уже отмечались противоречия в описании евангелистами ареста Йешуа. Если Йешуа действительно был арестовыван римской когортой во главе с трибуном и вкупе с отрядом храмовой стражи, то, по версии Коэна, это означало одно: с самого начала он считался римским арестантом. Никогда прокуратор, ненавидевший евреев вообще, Синедрион, в частности, не послал бы римское подразделение для ареста преступника, обвиняемого в еврейских религиозных преступлениях. До них ему дела никакого не было!
Почему Хаим Коэн склонен как еврейский адвокат верить в условиях данного противоречия показаниям Иоанна, а не Матфею, Марку и Луке, писавших лишь о евреях, арестовавших Иисуса?
Потому что Иоанн — наиболее антиеврейский автор в Четвероевангелии. В отличие от коллег, он обычно не называет врагов Иисуса «книжниками и фарисеями», но — обобщенно — «евреями» (или иудеями). По предположению Коэна, такой автор никогда не стал бы выдумывать участия римлян в аресте: не было ничего более простого, чем следовать уже известной версии, предложенной остальными евангелистами. Но, по Коэну, про римлян ему трудно было умолчать — ибо многие про их участие знали без Иоанна.