Суд Счастья
Шрифт:
Иначе – человеку здоровому неинтересно слушать.
…Ту молитву, что утром была – сама, теперь стал как бы пересыпать из ладони в ладонь по слову.
–– Царю…
–– Небесный…
–– Утешителю…
–– Царю… Небесный… Утешителю… Душе истины… Иже… везде сый… и вся исполняяй… Сокровища благих… и жизни Подателю… прииди и вселися в ны… и очисти ны от всякия скверны… и спаси, Блаже, души наша…
Каждое – отдельное – слово следует осознавать и осознать!
–– Властитель… Невидимого Мира… единственная моя надежда… сам дух правды… который… повсюду и всегда в
Это я, может, для смелости.
…И – да, да. Случай в магазине – и щётка, и букет – кажутся мне теперь вовсе не завязкой какой-то истории о знакомстве.
А целым шагом моим в жизни моей целой…
Глава седьмая
– – Я у вас вчера купил… купил дождь.
С наслаждением, тем самым – желанным, я отметил, что… не вполне владею собой… что – не я, говорящий, целиком мною владею…
–– И вообще. Трагедия современности, уже больше века, в том, что один верует, а другой не верует. Ибо так не может быть. А кто-то из этих двоих сумасшедший.
Говорил я – как и завелось, отметил, при ней – всё тем же голосом – который из какого-то другого моего существа.
Так что перед которым не нужным было бы – то двоеточие.
Она…
Я, честно говоря, готов был ко всему…
Зрачки ярко-голубые… именно – нарисованные… трудно определимые… невыразимые…
…Другая, большая вчерашняя… где она тут?
Зачем она тебе?..
Да и – сам-то я… где?..
…А она – она в ответ – всё-таки в ответ! – остановила свой яркий взгляд… который всегда долгий и который всегда вдаль… остановила теперь собственно на мне… а именно – что ещё больше пугало и смущало – на моём лбе!..
Задел был вчерашний – спасительный: меня – узнали!.. меня – помнили!..
Я же, конечно, глаз с её глаз не сводил.
Что бы ни случилось…
–– И самое страшное, что наука и религия существуют одновременно. Когда наука о душе, что это просто серые клетки, а религия о той же душе, что она то откуда-то прилетит, то куда-то улетит. И уж самое-самое страшное, что соседство это никого не страшит.
Я – на что, опять же, и надеялся – не говорил: само говорилось. В бодром, то есть, смысле – говорилось. – Именно то, без чего мне – скучно вообще, в частности – общаться.
И – чуть было не вслух: дух, он – вот: говорит за меня!..
…Она – тут я заметил мельком – глянула… как бы это правдивее сказать?.. посмотрела на мой рот, на мои губы…
Но я доверялся ведь не им.
Будь что будет…
–– Сейчас равнодушие незнания. Стойкость равнодушия. Но сейчас равнодушие и знания. Учёные, казалось бы, первые, кому стенать. Но и тут стойкость. Стойкость равнодушия знания. А равнодушие знания то же равнодушие незнания.
…Тишина – оборвалась!..
Потому что, хоть я и говорил, вокруг, казалось, была одна тишина…
–– Сколько лишних
Она!.. Сказала!..
(Мне, впрочем, самому-то понравилась моя последняя фраза.)
Так, почти перебив меня, сказала она – как, известно, знакомясь с мужчинами, говорят женщины… знакомые с мужчинами.
–– Это не вы говорите…
Так подхватил было я.
Не излишне ли сердечно?..
Но, вмиг одумавшись, – чуть не съехал на «общение»! – продолжил в изначальном стиле абсолютной искренности… правда, не оставив без внимания и её замечание.
–– Видите ли, какое дело… «С тех пор, как вечный судия мне дал всеведенье пророка…»
–– Ой ли?
Опять!.. Сказала!..
Но уж это-то словечко… было, так сказать, по существу.
Она – понятно окончательно стало! – и первую, и вторую реплику произнесла… не от себя лично… а – как знающая эти ходовые выражения…
(Да и в школе, похоже, была прилежная…)
Тут я – испугался… что у меня есть глаза!..
Она свой взгляд – по-женски знающий – теперь сосредоточила… где-то – во мне… где у меня рождаются любые мои – то решение, то решимость…
Наконец-то смотрела мне в глаза.
Я, вероятно, такого – открытого контакта глаз – долго бы не выдержал: да и вообще-то так продолжительно – можно лишь уж после поцелуя.
(Трусливый, мельком почувствовал, в такой миг… трус в этом положении мечется между двумя криками: примите меня таким, каков я есть!.. да вы сами так же, как я, считаете!..)
И точно, её верхние веки словно бы чуть надменно опали… не очень густо накрашенные… она как бы медленно узнавала моё лицо…
–– Да вы… кто?
О, это уж подлинное знакомство!
А если б она сейчас – вот бы ужас! – спросила: чего мне надо?..
Я, благодарный за эту искровую паузу между её словами, тоже ответил словно бы с некой паузой некоего смущения.
–– Я?.. Я читатель.
–– Ну, это не очень опасно.
Глазки! Глазищи!..
И я продолжал уже совсем легко.
Конечно же – само продолжалось…
–– Смотря какой читатель. Вот нескольким лицам предложили быстренько нарисовать, например, ракету. Потом любой посторонний, глянув на каждый из рисунков, сразу скажет: ракета и ракета… Но найдётся редкий некто, имеющий специальные знания, который вдруг заявит: из всех… вот этот рисунок… сделан конструктором космических кораблей… Не менее того. Значит, что. В нём, в рисунке том, нет каких-то мелочей, зато есть… какие-то мелочи… Так и читатели. И я вот тот редкий. Я читаю жизнь.
–– Вы легко ладите со всеми.
–– Всех, их много.
–– Много?
О, это уж чуть не ревность…
–– Я читаю суть и смысл жизни.
И это тоже была искренность.
И я был спокоен.
…Меня удручало лишь то, что её руки… её худые руки – были всё сложены на груди…
Одно наверняка: она отнюдь не скучает!..
Ни сейчас, ни вообще…
И теперь уж я – вовсе не играя – воздел глаза.
–– Для всех пение и порхание птиц это беспечность обитателей некоего рая. Для меня же их звуки это перекличка при продлении и упасении жизни. И всё их шастанье для того же.