Судьба боится храбрых
Шрифт:
— Садись, — обратилась она к Тиму и хлопнула по траве рядом с собой. — Через лирм будет готово.
Тим переступил с ноги на ногу, смутился и мотнул отрицательно головой:
— Нет. Я постою.
— Почему? — Во взгляде девушки Тиму показалась обида, и он поспешил ответить, хотя только что не собирался ничего объяснять:
— Я же на лошади не очень… умело езжу. То есть ездил, сейчас-то я уже научился. Но я целый день ехал.
Нальма секунду смотрела на него с недоумением, потом в ее глазах мелькнуло понимание, она хихикнула и закрыла рот ладонью.
— Ну — сказал
Нальма вдруг вскочила и ухватила Тима за руку.
— Пойдем, — сказала она и потащила его к дому. — Я тебя травами натру, сразу перестанет болеть. А то как ты сидеть будешь?
Тим, бормоча, что не стоит, что разок потерпеть можно и вообще — не очень-то и болит, потащился следом. Нальма завела его в дом, уложила лицом вниз на топчан и откинула подол курточки. Джинсы заставили ее на секунду задуматься, но потом она просунула под них пальцы и потянула вниз. Джинсы, разумеется, не поддались — это же были джинсы, а не местные дурацкие штаны, поэтому, подергав их пару секунд, Нальма сдалась.
— Сними, — потребовала она у Тима.
— Зачем? — неприязненно поинтересовался Тим. Происходящее напомнило ему визит в процедурный кабинет, который он никогда не любил — дело, разумеется, не в боли от шприца, а в унижении.
— Чтобы я травой натерла, — удивилась Нальма. — А то как ты обратно поедешь? Завтра только сильнее болеть будет. Да и вообще, болезнь может начаться — будешь потом до старости, согнувшись, ходить.
Тим поразмышлял немного, потом вздохнул, изогнулся, расстегнул пуговицы на джинсах и спустил их до колен.
— Годится?
— Годится-годится, — заверила Нальма. Схватив его за плечи, уложила обратно на топчан лицом вниз и сдернула джинсы полностью.
— Зачем? — возмутился Тим.
— Мешают, — лаконично отозвалась Нальма. — Лежи.
Тим расслабился, ожидая прикосновения к коже какой-то лечебной травы и на всякий случай настраиваясь, что она будет очень жгучей; но коварной Нальме было мало отвоеванных джинсов. Тим почувствовал прикосновение пальцев к пояснице, потом пальцы осторожно подлезли под трусы, а те были, естественно, на резинке. И не успел Тим понять, что происходит, как вдруг оказался совершенно голым, не считая оставшейся на плечах куртки.
— Э! — заорал он, вскидываясь. — Отдай!
Но тут же смущенно рухнул обратно на топчан ничком. Нальма негромко хихикнула и сказала преувеличенно-серьезно:
— Лежи. Будет жечь — потерпи.
И тут же принялась растирать Тиму ягодицы. Вроде там действительно были какие-то листья, а может, и не листья, в первое время Тим и не пытался понять, корчась и стараясь не издавать звуков — то, что стонать от боли тут является признаком малодушия, он уяснил уже давно. А демонстрировать малодушие перед Нальмой ему не хотелось совершенно, хоть он и решил, что очень на нее обиделся (или — еще и потому, что обиделся). Тим даже собрался после окончания лечения спокойно и с достоинством ее поблагодарить, потом сесть на лошадь и уехать. И вернуться не раньше чем через пару раймов. Пусть знает, как с людей трусы стаскивать.
Потом
— Почему ты так странно себя ведешь? — спросила Нальма мягко. — Ты не хочешь, чтобы я увидела тебя голым?
— Не хочу, — хрипло каркнул Тим, не поднимая головы. — Отдай мне тр… одежду. И отвернись.
— Но почему? — огорченно удивилась Нальма. — Может, тебя злит то, что ты раздет, а я — нет?
Послышался мягкий шорох, потом удовлетворенный голос Нальмы продолжил:
— Вот теперь мы в одинаковом положении.
Тим полежал с закрытыми глазами еще секунд пять, потом любопытство пересилило. Он сглотнул, открыл глаза и осторожно приподнял голову. Нальма стояла рядом с топчаном совершенно обнаженная и улыбалась. Встретившись с ее глазами, Тим пискнул и снова спрятал лицо, но настроение его уже кардинальным образом изменилось. Верни ему сейчас Нальма одежду — очень бы огорчился.
— Ты не хочешь на меня смотреть? — спросила Нальма.
— Хочу, — ответил Тим, сглатывая липкую слюну.
— Тогда почему не смотришь?
— Смотрю. — Тим поднял голову и принялся жадно разглядывать спокойно стоящую девушку. Сердце стучало, казалось, прямо между ушами. Нальма нагнулась и погладила Тима по плечу.
— Перевернись, — попросила она.
Тим, всхлипнув, подчинился.
— Вот, — сказала Нальма, присаживаясь на край топчана, — я же вижу.
Тим несмело улыбнулся.
— А если тебя тоже растереть? — сказала Нальма игриво, протягивая руки. — Не бойся, без травы.
— Я не боюсь, — сказал Тим, тяжело дыша. — Я… а, подожди!
Он сжался, пытаясь сдержаться, но тщетно.
— Уже? — удивилась Нальма, и Тиму захотелось немедленно перенестись куда-нибудь за пару километров отсюда вместе с одеждой. «Вот блин, — подумал он, сгорая от стыда. — Вот свинство… все, ухожу побыстрее и больше никогда…»
— Ты что, — спросила Нальма, заглядывая подростку в глаза, — первый раз?
— Я… — Тим был готов одеваться и убегать, но этому мешало в первую очередь то, что Нальма не спешила его выпускать, и Тим чувствовал себя просто ужасно неуютно. — Я…
— Тогда понятно, — весело сказала Нальма. — И как много времени тебе нужно, чтобы снова подняться? И не говори, что не выяснял.
У Тима опять запылали уши.
— Ну… — буркнул он, — лирм, может, больше.