Судьба человека

Ангелов Геннадий Евгеньевич

Поезд мчался, вперёд разгоняя сумрак холодной, январской ночи, оставляя всё плохое далеко позади. За окнами мелькали деревья, пустыри, одинокие, забытые Богом и людьми сёла и полустанки. В свете фонарей выглядывали злобные тени покосившихся крыш, разбитых ферм и безлюдных дорог. Мелкие станции, с пустыми вагонами, в тупиках, маленькие домики, на переездах, с мигающими красными фонарями. И ужасное запустение, везде и во всём, от которого тоска, словно ледяная глыба, давила на разум и тело, пытаясь уничтожить, втоптать в грязь, не давая ни малейшего шанса встать, отряхнуться и идти дальше. Деревья, как могучие исполины, с шапками снега

на верхушках, прятались за холмами, показывая стойкий характер и умение выживать при любой погоде и обстоятельствах.

Гудки поезда, и мерный стук колёс, давал пассажирам возможность, спокойно вздохнуть и расслабиться. Закрыть глаза, не думать о плохом, питаясь лучами света и надежды, прогоняя ночные страхи прочь.

После не долгих раздумий я ответил: более чем уверен, брат, купим, что нам нужно и домой. – За день, два, управимся, – ответил я бодрым тоном, и потянулся за бутылкой.

– Помни братан, я уже был в зоне, возвращаться обратно не хочу.

Имея определённый дар убеждения, в очередной раз успокоил брата и предложил выйти в тамбур на перекур. Деньги лежали в кармане, пистолет торчал за поясом, прикрытый толстым, шерстяным свитером. В холодном тамбуре, с промёрзшими стёклами, слегка покачиваясь от выпитой водки, мы поболтали, и вернулись в купе. Спать не хотелось, часы показывали одиннадцать часов.

– Брат, может, продолжим вечер? – Сходим в кабак, с девочками познакомимся? – предложил он и улыбнулся.

Золотые коронки во рту сверкнули в полумраке.

– Чего нет, собственно говоря! – Какие наши годы, гуляй пехота, до победы.

Похлопывая брата по плечу, встал и распрямил спину. Захрустел позвоночник, и я размял руками шею.

– Пошли, развеемся, – ответил Юра, и первым вышел из купе.

Проводница, сочная, не молодая бабёнка, лет сорока пяти, прошла мимо нас, похотливо улыбаясь, слегка задевая моё плечо огромной грудью. В её глазах можно было прочитать всё. И грустные нотки одиночества, холод зимних ночей, разочарования в жизни, безденежье. Промелькнувшие искорки радости, при виде двух одиноких мужчин, тут же заблестели в печальных глазах. Мужчины призывно подмигивали, поедая жадными глазами пышное тело женщины.

– К нам зайдёшь на огонёк? – бросил ей вслед Юра, показывая на толстый зад проводницы. – Заманивает, – прошептал он, подставляя лицо холодному ветру, злобно свистевшему за окном.

– Могу и зайти мальчики, чуть позже.

Она остановилась и, демонстративно положив руки на бёдра, глазела на нас, сгорая от желания. Уже вполне готовая к тому, чтобы присоединится к нашей компании, бросить работу, и заняться плотскими утехами.

– Тебя как зовут, милая? – спросил брат, направляясь к ней.

– Людмила!

Он приблизился к женщине, обнял, и что-то шепнул на ухо. Людмила загоготала, как гусыня, лопаясь от смеха, и положив голову на плечо брата, тесно прижалась.

Меня всегда удивляла способность Юрки, за минуту, две, находить общий язык с женщиной. Парнем он был симпатичным, внешностью смахивая на латыша. В нём чувствовалась порода, и неподдельная мужская независимость и гордость. Ямочка на лице, острый нос, стильная причёска, и блеск в карих глазах, заводил баб с полуоборота. Тогда народ щеголял с золотыми коронками, и брат в колонии, обзавёлся ими сполна, и на фоне светлых волос, мужской харизмы, производил впечатление. У меня стояла одна фикса, после неудачной драки, и сломанного зуба.

Людмила,

уже не стесняясь, ржала на весь вагон, и могла разбудить пассажиров. Юра прижал её в угол, и гладил по упругой заднице. Испортил всю малину пенсионер, которому видать приспичило в туалет. Он вышел из своего купе и с неодобрением в глазах, покосился на проводницу.

– Дедушка, – сказал брат,– вам прямо. Туалет в конце вагона.

Людмила слегка отстранила брата, быстро разглаживая пухлыми ручонками смятую униформу. С красными от возбуждения глазами, изменилась в лице, принимая серьёзный вид.

– Я чуть позже ребята занесу бельё, – ответила она, канцелярским тоном, и пулей выскочила в тамбур.

Дед растерялся, и уже передумал идти в туалет. Застыл между мной и братом в нерешительности, переминаясь с одной ноги на другую.

– Эх, дед, весь праздник души и тела испортил, – сказал брат, и махнул рукой.

– Ребятки, я то что? Ничего, ей Богу, отдыхайте, сам в молодости щупал баб. И не пропускал ни одной юбки.

– Пошли братан в кабак, Людмила никуда не денется, – сказал я, и, держась за поручни, отправился в вагон ресторан.

Тот пустовал, если не считать двоих мужчин, в смятых костюмах, сидевших в середине вагона, и одинокой, немолодой женщины, лет шестидесяти, уныло ковыряющей вилкой в тарелке, с тоской посматривая по сторонам. С ярким, слегка вульгарным макияжем, огромными серьгами в ушах, с фальшивыми бриллиантами, золотыми кольцами на пальцах, и видавшим виды чёрном платье, с глубоким декольте. Женщина напоминала директора средней, провинциальной школы. Оценивающий, строгий взгляд, и неподдельное желание подчинять себе присутствующих, властвовать, даже на заслуженном отдыхе. Она отложила вилку, взяла стакан с соком, и чуть подняла, к свету. Стараясь, быть может, привлечь к себе внимание, и скоротать вечер за приятной беседой с новыми посетителями. На столе её красовалась недопитая бутылка шампанского, и вазочка с фруктами.

Проходя мимо, я пожелал ей приятного аппетита, и, получив в ответ, короткое спасибо, мы прошли дальше, и сели за пустующий столик, с маленьким букетиком искусственных цветов, и не свежей скатертью. Конечно цветы, как и обстановка в ресторане, настроение не подняли, но некая атмосфера дорожного приключения, всё же присутствовала. Занавески на окнах ресторана, не менялись с первого рейса вагона ресторана, и жирные пятна, на белом фоне, совершенно лишали аппетита, вызывая отвращение.

Я раздвинул занавески и посмотрел в окно. Всё та же грустная картина, художника неудачника. Поезд словно хищная птица, рассекающая крыльями облака, летел во тьме, заставляя сердце биться в унисон рокоту колёс. За окном простирались поля, в жёлто-голубом свете фонарей, пряча под снегом, ночные ужасы и кошмары, спящих в поезде людей, уснувших под раскачивание вагонов, и всегда узнаваемый рокот.

Официант, не высокий, сутулый парень, явно недовольный ночными гостями, откровенно зевал, и ждал, когда мы прочитаем меню, и сделаем заказ. Вытягиваясь, он отворачивал голову, чтобы клиенты не видели его кислую физиономию.

Я отложил меню, и спросил: скажите, что у вас есть из готовых блюд? Чтобы не ждать.

Парень повеселел, понимая, что сможет быстро обслужить людей, и давай перечислять.

– Жаркое, рыба жареная, селёдка под шубой, отбивные, горячие блюда. Из алкоголя, только водка и шампанское. Коньяку нет, выпит. Кофе, соки.