Судьба чемпиона
Шрифт:
В городах, в которых ты будешь, есть замечательные специалисты по отрезвлению. Вот они: в Ярославле — Петр Иванович Губочкин; в Барнауле — Надежда Ивановна Шестакова, Ольга Михайловна Свирцова; в Тюмени — Зимфира Мидхатовна Юсупова, Лариса Алексеевна Пашнина; в Белогорске — Николай Трифонович Дегтярев, а в Анадыри крепкий союз ”Трезвая Чукотка“ сколачивают Валерий и Лариса Выквырагтыргыргины.
Постарайся встретиться с кем-то из них и пройти весь курс, который они тебе предложат. Метод Шичко — надёжен и проверен временем.
Подумай об этом, дорогой братишка. Ты один
Два месяца Георгий жил на даче Очкина. Вместе с Грачёвым ходили на работу, в кино, а в день зарплаты шли на квартиру Георгия. Он выкладывал жене получку, оставлял себе на еду и дорогу.
Денег получал много — в бригаде Георгий хоть и был учеником, но все работали в один наряд, получали поровну. Попервости дрожали руки, ничего не умел, Александр и Константин учили, терпеливо ждали, когда из человека выйдет накачанный в организм за несколько лет пьянства хмель. Руки становились крепче, появлялась сметка и рабочая цепкость. Очкин, проходя по участку, замедлял возле Георгия шаг, наблюдал за его работой. Он один понимал тайный замысел Грачёва: победить в очередной схватке, вырвать из пасти хмельного чудища ещё одну жертву.
Себя Очкин считал первой жертвой; и хотя ему было совестно сознавать себя жертвой, но своим сильным аналитическим умом он мог заключить: и он катился к роковой черте, и уж с ним свершилась катастрофа, но Костя — единственный из людей! — подал ему свою сильную руку, и он устоял.
Устоит ли этот бедолага?
Очкину хотелось, чтобы устоял.
Как-то тайком заговорил с Георгием:
— Как дела, новичок?
— Ничего, налаживаются. Спасибо вам, Михаил Игнатьевич,— вот им, Александру и Косте спасибо, и вам.
— Ничего, ничего, трудитесь. Я помню, что вы — инженер, были начальником цеха; если у вас и дальше пойдёт так же, посмотрим, переведём.
— Благодарю, Михаил Игнатьевич.
— Только — того... спиртного — ни-ни! Ни грамма!
Георгий покраснел, опустил голову. Этого Очкин мог не говорить. Но Очкин сказал. Протянул руку, добавил:
— Простите за грубое назидание. Но больно уж страшна она, химера эта. Того и гляди — подножку даст.
Говорил Георгию, думал о себе. С тех пор, как вышел из больницы, он и капли не брал в рот спиртного. И боялся, как бы снова не начал попивать. Очень уж многое открылось ему, трезвому. Голова всё время светлая, сон крепок, взгляд ясен и добр. Ярко и весело засветились все краски жизни. Вот теперь бы ему сойтись с Ириной. Как бы он любил её, как бы жалел и нежил.
По-новому смотрел он теперь и на трезвенническую деятельность Грачёва, на его лекции по путевкам общества «Знание», на его проповеди и беседы. Тепло и хорошо было на сердце, он искренне желал успеха Константину.
И жили они все вместе на даче; формально Очкин был хозяином, но и сам он, и все обитатели большого двухэтажного дома относились к Грачёву, как к старшему — выказывали всяческое
Однажды Костя сказал Очкину:
— Георгий от нас уходит. Не из цеха, а отсюда, с дачи. Он сам просится домой, и жена его меня заверяет.
— Как бы того... не ударился в загул.
— И я опасаюсь. Но тут уж... чему быть.
— Проводили Георгия до его дома. Сидели вчетвером, пили чай. Детей не было, они уехали в зимний лагерь на каникулы. Надежда, жена Георгия, сияя от счастья, говорила:
— Спасибо вам за мужа, за меня, за всех нас. В дом счастье вернулось; мы теперь как все люди. И дети ожили, учиться лучше стали.
И Очкин, и Грачёв на хозяйку не смотрели, чувствовали себя неловко. Константин знал силу зелёного змия: чуть какая неприятность — снова ухнет в загул, как в колодец.
Под Новый год Костя зашёл к Назаренко, подарил детям настольную железную дорогу. Георгий обнял друга, сказал:
— Ты, Костя, за меня не тревожься. С пьяным делом завязано крепко. Да, да понимаю: скажешь, много раз говорено. Так оно и было, зарок давал, а в глубине души страх копошился. Держался только потому, что ты в меня поверил. А тут вдруг всё перевернулось. В голове прояснилось. Будто кто-то пелену сорвал. Такое состояние, как после затяжного ненастья небосвод открылся и всё вокруг засияло. И началось это со съезда трезвых.
— Вот об этом я расскажу,— подсела к ним Надежда.— Знаете, Костя, рука у вас легкая. Ведь после того, как вы к нам лицом обернулись, и другие люди перестали нам спину показывать.
Как-то еду в электричке, за окном быстро меняются пейзажи. Всё быстротечно,— думаю я. Вот так и моя передышка — промелькнёт и нету. Страшно стало. Да соседка отвлекла, попросила подсказать загодя, как к Репино подъезжать станем. Разговорились мы, вывернула я перед нею всю душу. Взяла она мою руку и положила на ладонь вот этот перстенёк.
— Это камень «оберег» — пусть теперь он вас оберегает.— Сказала и вышла.
Господи, думаю: всё о себе, да о себе, а её даже имени не узнала.
Постой, постой, да ведь в самом начале, с чего и разговор пошёл, она мне сказала: из Якутии приехала на съезд трезвых людей. Во Дворце железнодорожников в выходные съезд откроется. На следующий день в субботу мы и поехали туда.
Я и не думала, что у нас так много трезвых. Со всех концов страны съехались. Полон зал собрался. Выступила и моя якутяночка Валентина Михайловна Кузьмина. Сама ростом невеличка, а за свой народ бьется, как воин.
Там и Георгий во все глаза смотрел и слушал, а в перерыве к делегатам подошёл.
— Ну ладно, Надежда... Это я там с Николаем Январским из Ижевска познакомился. Сильный мужик. Он поди уж не один полк таких бедолаг, как я, на ноги поставил. И меня к себе на занятия пригласил, две книги подарил и дневник посоветовал писать. Вон сколько тетрадей уже исписал. Ты знаешь, Костя, это великолепно. Каждый день исповедь, как на духу. Теперь-то уж я уверен — напасть эту одолел. Видишь, мы стол накрываем, сейчас гости придут, а вина ни капли не будет. Оставайся с нами.