Судьба цивилизации
Шрифт:
Первое. Это более чем нормально полагать то же самое, что и все окружающие. Если в группе есть согласие, скажем, по поводу неприемлемости абортов, то и лучше, и безопаснее, и разумнее считать точно так же. Более того, всегда находятся оправдания подобным воззрениям, какими бы дикими, страшными, пугающими и отвратительными они ни были – в принципе есть смысл говорить о том, что именно такие обычно наиболее фундированы, а более приемлемые, т.е. такие, которые бы не вызывали отторжения извне, оставляются без особого внимания, между прочим, в этом состоит общее, что есть у всех культур.
Это хорошо демонстрируется историей. Так, например, очень долго роль женщины в рамках цивилизации, по сути, сводилась к роли ходячего
Стоит ещё раз это повторить. Даже если мы и обнаруживаем какие-то разногласия между членами того или иного коллектива, то мы скорее выдаём желаемое за действительное, нежели чем указываем на нарушение принятого пакта. Раскольники – это часть естественного положения вещей, и очень редко они действительно выпадают из общего целого – таковы, например, психопаты, социопаты, отчасти аутисты, но это уже биология и генетика, а не социальный порядок.
Последний по определению включает в себя девиации и отклонения, абсорбируя их и зачастую создавая. Мы всё-таки отличаемся между собой и нам нужны ниши, в которых бы мы чувствовали себя относительно комфортно. Если группа невелика, то и диапазон расхождений довольно мал, потому что всегда можно заставить – в том числе и сугубо физически – человека согласиться с остальными. Если она большая, то такие зоны куда многочисленнее и разнообразнее, но это не означает того, что они не ограничены сами в себе. Это поднимает очень интересный вопрос о том, сколько усилий требуется для того, чтобы убедить нас в чём-либо. Краткий ответ говорит о том, что относительно мало, а то и вовсе никаких.
Это объясняется тем, что мы рождаемся и растём в уже готовом мире. Если нашему взрослению не сопутствуют кардинальные общественные трансформации, то всё проходит гладко и без шероховатостей. Поскольку ребёнок не в состоянии сгенерировать своё мировоззрение самостоятельно, он или она неизбежно впитывают те идеи, которые на него или неё обильно изливают уже социализированные окружающие, считая их естественными и обычными – и в каком-то смысле так оно и есть, принимая во внимание то, что обстоятельства подталкивают нас не в любом направлении, а по ряду, условно выражаясь, избранных.
Вместе с тем не надо наивно верить в то, что человеческие культуры резко отличаются друг от друга. Они разнятся в частностях, но не сущностных нарративах. Даже если и случаются какие-то потрясения и революции – неважно, в какой области – преемственность никуда не девается, просто она становится менее заметной. В конечном счёте, мы не в силах за раз избавиться от родного языка, от кулинарных пристрастий, от традиций и обычаев и т.д., и т.п., и требуются поколения, чтобы это стало новой реальностью – да и то, как правило, в других условиях, как, например, у детей и в среде эмигрантов. И это подводит нас ко второму объяснению.
И снова, мы – социальные животные, но теперь ударение нужно сделать на последнее. Хотя нас и учат, что наша культура особенная, что люди из отдалённых и даже близких мест непохожи друг на друга, что чужакам сложно прийти к согласию из-за того, что они столь уникальны, на самом деле мы все представляем собой один вид, а потому в высшей степени идентичны. На практике – и в теории, но там всё-таки
Нам свойственно давать названия в том числе и другим зверям – помимо всего прочего. Так, скажем, у нас есть обозначения для медведей и журавлей. Казалось бы, что здесь такого? Проблем, собственно, нет, пока мы не посмотрим на существующие виды этих созданий и не поймём, что они, вообще говоря, разные, и скрещиваться между собой – без последствий, конечно – не способны – как иллюстрация, белый и бурый и, соответственно, японский и стерх.
Понятно, что здесь мы имеем дело с терминологической путаницей, которая смешивает такие биологические категории – они не слишком удачны сами по себе хотя бы потому, что обладают транзитной природой, но не установлены раз и навсегда – как вид и род во втором случае и семейство – в первом. Как бы то ни было, но это очень показательная ситуация, которая свидетельствует, с одной стороны о том, что мы о себе слишком высокого мнения и ставим себя на вершину животного царства, а с другой – о том, что мы слабо представляем себе, кто мы есть такие в действительности, а не в своих мечтах о самих себе.
Если два вида обособились друг от друга достаточно давно, то скрещивание между ними становится невозможным или же их потомки оказываются бесплодными – таковы мулы и лошаки, а также лигры и тигрольвы, но не лигрицы, что обусловлено в том числе и разным количество генов. Человек в этом отношении пока – сложно сказать, случится ли это когда-нибудь в будущем, но это не исключено, хотя и маловероятно, учитывая нынешние тенденции к гомогенизации, при которой мы всё больше смешиваемся, а, значит, теряем самобытность – не разошёлся в своих популяциях настолько далеко, чтобы представители любых двух рас – или народов, но тут всё более прозрачно – не произвели бы на свет фертильное потомство со всеми нужными атрибутами и признаками, свойственных людям.
Культура в этом ряду не является чем-то трансцендентным, но, напротив, есть часть нашего наследственного багажа. Демонстрация и доказательство того, что она представляет собой ровно такое же эволюционное приобретение, что и, скажем, большой отстоящий палец или объём нашей черепной коробки, заняли бы слишком много времени и увели бы нас далеко в сторону, но, по крайней мере несколько, моментов всё-таки стоит озвучить.
Наверняка вас, как и значительное число специалистов, удивляло разнообразие человеческих обществ и цивилизаций – а также кухонь, традиций, украшений, одеяний и т.д. Приезжая куда-нибудь – как это любят называть в экзотическое место, это, кстати, очень репрезентативно в смысле местечковости нашего мышления – за рубеж мы все оказываемся в некоторых когнитивном и перцептивном диссонансах, потому что всё вокруг нас чуть ли вопиёт о колоссальном расхождении со всем, к чему мы привыкли у себя дома. В таком случае мы либо восторгаемся увиденным и каким-то иным образом воспринятым, либо испытываем отвращение, либо переживаем другие такие же сильные чувства и эмоции. Но насколько такие реакции оправданны и действительно ли они свидетельствует в пользу многогранности нашего культурного ландшафта или же мы просто выдаём ожидаемый ответ на нечто незнакомое? Рассмотрим пару конкретных примеров.
Первый. Если вы бывали в регионе Тоскана в Италии – а то и по всей стране дела обстоят ровно также – и поднимались в каком-нибудь городе на высокие башни, разглядывая оттуда окрестности – во Флоренции есть такая – вы должны были увидеть более или менее хаотичную мозаику черепичных красных крыш. И она, бесспорно, завораживает. Но… до определённого момента. Потому что в других городах – если вы до них доберётесь – есть чуть ли идентичные обзорные площадки, откуда открывается очень похожий вид – достопримечательности в этом смысле меняют разве что общие конфигурацию и компоновку перспективы, а не что-то иное.