Судьба энтомолога. Воспоминания о Евгении Михайловиче Степанове
Шрифт:
Е.М. был очень высокого мнения о колеоптерологах Зоологического института. Часто говорил мне о Ф.К. Лукьяновиче, который был его сокурсником; о Сергее Ивановиче Медведеве, работавшим в ту пору на Украине. (С Медведевым он поддерживал хорошие отношения и преклонялся перед ним как перед энтомологом и человеком). Дружил Е.М. тогда и с Владимиром Ивановичем Талицким – известным деятелем в области биометода, работавшим в Одессе. В Москве поддерживал дружеские отношения с фитопатологом Михаилом Владимировичем Горленко и мирмекологом Константином Владимировичем Арнольди. О профессоре Николае Николаевиче Плавильщикове Е.М. упомянул при мне только один раз, причем с иронией по поводу публикации его книги «Гомункулюс»,
С 20-х гг. Е.М. был знаком с фантастической личностью – Николаем Николаевичем Филипповым («Женжуристом»); отзывался о нем всегда с большим восхищением. Очень любил Е.М. Александра Сергеевича Данилевского, глубоко уважал профессора Владимира Николаевича Старка, работавшего в ВИЗР’е, с уважением отзывался об Александре Самуиловиче Мончадском. В 30-е гг. продолжалась дружба Е.М. с Всеволодом Владимировичем Гуссаковским и Леонидом Сергеевичем Зиминым.
Как-то Е.М. вызвали на курсы повышения квалификации, где, среди прочих, лекции читали Игорь Васильевич Кожанчиков и профессор Александр Александрович Парамонов. Е.М., рассказывая о лекциях Кожанчикова по физиологии насекомых, сокрушался, что он их плохо понимал, так как отстал уже в знании этой области энтомологии. О лекциях Парамонова, посвященных растительноядным нематодам, он отзывался с восторгом, подчеркивая их четкость и замечательное мастерство лектора.
За сборами насекомых на территории Грузбиолаборатории
В 1936 г. Е.М. переехал из Сухуми в Батуми, где поступил на работу в Аджарскую карантинную инспекцию. Причины его переезда в Батуми мне неизвестны.
В Батуми Е.М. приступил к строительству и организации Грузинской лаборатории по биологическому методу борьбы с вредителями сельскохозяйственных культур (Грузбиолаборатории). Место для строительства было выделено в аджарском селе Кахабери, расположенном к югу от Батуми (приблизительно в 4 км от Батумского железнодорожного вокзала). Автобусы до Кахабери тогда еще не ходили, а машины в распоряжении Е.М. не было, и он был вынужден по несколько раз в день проделывать этот путь по жаре пешком. Эта лаборатория была открыта в 1947 г. И Евгений Михайлович был назначен ее директором.
Во время войны Е.М. призвали в армию, но не на фронт, а в охранные части войск НКВД (Народный комиссариат внутренних дел). Вероятно, в эти войска он был призван как работник карантинной службы, которая в известных случаях имела контакт с «компетентными органами» (например, при таможенных досмотрах). Так как Е.М. не имел офицерской подготовки, то служил солдатом. Зимой в овчинном тулупе, меховой шапке и валенках, с винтовкой в руках он охранял мосты в разных областях России, но преимущественно на участке Горький (ранее и ныне – Нижний Новгород) – Котельнич. Служба его длилась с 1942 по 1945 г.
Демобилизовавшись из армии, Е.М. занимался восстановлением и совершенствованием работы Грузбиолаборатории. Он начал широкие обследования насаждений субтропических культур с целью выявления и изучения паразитических и хищных насекомых. Много внимания уделял знакомству со всей природой Аджарии.
Еще до войны он подружился с С.Г. Гинкулом – сотрудником основателя знаменитого Батумского ботанического сада профессора А.Н. Краснова (брата генерала Краснова), умершего еще до революции.
Е.М. знал Батумский ботанический сад блестяще. Он знал о растениях, даже о редких видах, очень много и вполне мог водить по нему экскурсии как ботаник. Дружил он также с одним очень старым грузином, большим знатоком роз – человеком, работавшим
Период с 1947 по 1950 г. в жизни Е.М. мне мало известен.
Квартиры в Батуми он не получил и вынужден был снимать маленькую трехкомнатную квартирку в центре города, на улице Церетели, недалеко от улицы Сталина и Аджарского драматического театра. Квартирка эта находилась в типичном аджарском городском дворике, без водопровода, водяного отопления, газа. В ней было темно, сыро и всегда прохладно, а начиная с сентября – просто холодно. Топить приходилось дровами, водяная колонка и туалет находились во дворе. К тому же в Батуми зимой как-то редко отапливали жилье. Грузины привыкли греть руки и ноги у «мангала» – жаровни с углями. Такой «мангал» накрывали одеялом и, собравшись вечером всей семьей, грели руки и ноги, засунув их под одеяло.
Жилось Е.М. в те времена несладко. Заработной платы как директор Грузбиолаборатории он получал не более 800 рублей («старыми» деньгами). Этого было мало. (Я на 4-м курсе Тимирязевской академии получал стипендию 280 рублей!). А семья у Е.М. увеличилась. Помимо дочери Наташи в их семье появилась очень хорошая девочка, которую они удочерили. Я ее хорошо помню, ее звали Татьяна. Галина Михайловна Кунинская (жена Е.М.) работала в Аджарской карантинной инспекции.
В магазинах Батуми был хлеб, сахар и еще какие-то мелочи, все остальное приходилось покупать на базаре, и притом недешево. Много было хорошего сухого вина (на бутылках ординарных, но при этом хороших сухих вин стояли не названия, а номера), но Е.М. не мог себе его позволить. Правда, фрукты и некоторые овощи на участке Грузбиолаборатории были свои.
По утрам, просыпаясь рано, он иногда рассматривал что-то в микроскоп, иногда рисовал – либо детали тела насекомых с рисовальным аппаратом, либо какие-то картины акварелью; рисовал он хорошо.
В обеденный перерыв сотрудники Грузбиолаборатории садились поесть за деревянный стол под развесистым инжиром. Грузинские дамы доставали какие-то бутерброды и зелень, а у Е.М. с собой никогда ничего не было. Дамы начинали угощать Е.М., он долго отказывался, затем соглашался, говоря: «По слабости характера не откажусь!» И брал маленький кусочек бутерброда, съедая его не торопясь и с наслаждением, которое было, на первый взгляд, совсем не заметно. Чай в Аджарии обычно не пьют, а пьют очень крепкий турецкий кофе. Если ему предлагали маленькую чашечку кофе, то он с наслаждением выпивал, не торопясь, крепкий густой сладкий напиток.
Е.М. был очень худ. Тем не менее, физически он был крепок. Он никогда не жаловался на скудное питание и обычно был весел. Рюмочку водки любил выпить, но изредка, говоря при этом на английский манер: «Уипьем уодки». Но ограничивался только одной рюмкой, предварительно приготовив для себя небольшой «бутерброд» (чаще всего кусочек хлеба с килькой, иногда со «шпротиной»). Такой бутерброд он называл словом «пыж». (Я этого слова не слышал ни раньше, ни позже). За праздничным столом, в гостях, он мог выпить довольно много сухого грузинского вина.
Такой полуголодный образ жизни имел для Е.М. два следствия.
Он неминуемо должен был страдать хроническими запорами (в результате скудости питания, часто жизни всухомятку, любви к хорошему турецкому кофе, нерегулярному употребления фруктов) [на участке Грузбиолаборатории было много хурмы, инжира, ежевики, алычи, но я редко видел, чтобы он когда-нибудь их срывал], отчего, по-видимому, у него и развился геморрой, которым он страдал многие годы.
Уже к пятидесяти годам Е.М. был почти без зубов. Лицо его выглядело старым, сморщившимся раньше времени, несмотря на влажный воздух Черноморского побережья Кавказа.