Судьба гнева и пламени
Шрифт:
Могу дать руку на отсечение, что я потерплю неудачу, но Софи предупредила меня, чтобы я изображала из себя более ценного человека, поэтому держу эту мысль при себе. Что произойдет, если я-таки не справлюсь? Что будет делать такая женщина, как Софи, – избавляющаяся от мужчин, словно они лишние ветки на кустарнике-скульптуре, в странной и весьма извращенной попытке завоевать мое доверие, – если я не принесу ей этот камень?
Впрочем, мне, наверное, не о чем беспокоиться. Эти солдаты убьют меня раньше, чем у нее появится шанс.
Но даже когда тяжесть надвигающейся гибели прочно оседает на моих плечах, в душе пульсирует знакомое волнение. Хотела бы я
Мне бы удалось даже убедить себя, будто это благородное дело – я спасаю жизнь человеку. Как именно, я так и не поняла. В плане Софи отсутствуют важные детали.
Я пробираюсь вперед.
– Значит, если я достану этот камень для Малакая, ты вернешь своего мужа?
– Oui. – Софи протягивает руку, чтобы осторожно коснуться чего-то, чего я не вижу. – Он вернет его мне.
– Малакай держит его в заложниках?
– Вроде того.
Я ожидала, что такая женщина, как Софи, захочет убить человека, держащего в заложниках ее мужа, но то, как Софи говорит о Малакае… Кажется, что она его обожает.
Любопытно посмотреть, к чему так приковано внимание Софи, и я подхожу ближе.
Внутри все сжимается.
В выдолбленном центре того, что, как я теперь понимаю, представляет собой огромный гроб, лежит мужчина. На вид ему за тридцать, он высокий, с волнистыми волосами цвета черного кофе и гладко выбритым квадратным подбородком. Он одет в темно-синий костюм, который выглядит новым, сшитым на заказ.
– Кто это? – спрашиваю я, хотя боюсь, что уже знаю.
Что мне дороже всего.
Софи проводит костяшками пальцев по его губам.
– Это мой дорогой Элайджа.
– Я не понимаю, – запинаюсь я, даже когда на меня накатывает холодное осознание. – Он мертв.
– Он не мертв! – Ее зеленые глаза полны ярости, когда она смотрит на меня, готовая броситься в атаку. – Он в ловушке, и ты поможешь мне его освободить.
Тогда все становится понятно: срочность, план, о котором она поведала мне лишь урывками, этот таинственный Малакай.
Софи сошла с ума.
Подавив растущую панику, я медленно отступаю. Ее глубокий злой смех эхом разносится по помещению.
– Ты действительно считаешь меня сумасшедшей? Думаешь, ты видишь что-то, чего не вижу я?
– Честно говоря, я не понимаю, что вижу. – Помимо опасной женщины, которая пребывает в состоянии скорби и отрицания.
Как давно умер Элайджа? Не может быть, что давно. Она оставила его тело здесь, пока отправилась за мной?
– Но ты видишь. – Ее глаза сужаются. – Ты знаешь правду уже много лет, Ромерия. Просто отказываешься принять ее.
Она сказала нечто подобное прошлой ночью, на складе.
– О чем ты говоришь?
Софи обходит гроб и направляется ко мне. Я инстинктивно отодвигаюсь назад, к дверному проему. Мне нужно выбраться из этого склепа сейчас же. Она безоружна, а я быстра. Если я сейчас побегу…
За моей спиной раздается громоподобный удар, и все погружается в кромешную тьму, где горит единственный факел. Софи поднимает руку, и на кончике ее указательного пальца вспыхивает пламя.
– Как ты это сделала? – Я ищу в ее ладони спрятанную зажигалку или спичку.
– Полагаешь, это какой-то дешевый салонный трюк, не так ли?
Я
– Правда прямо перед тобой, а ты по-прежнему ищешь причины не верить. Малакай предупреждал меня о тебе.
Она взмахивает рукой в сторону стены. Как и в главном коридоре, каждый факел вспыхивает огнем. Мои глаза расширяются, когда я вижу залитую светом комнату. На окружающих гроб четырех сливающихся с камнем колоннах теперь виднеется искусная резьба.
– Ты так уверена, что Эдди страдает бредом? – Софи кладет ладонь на столб рядом с собой.
Кровь приливает к голове, когда я смотрю на парящее существо, высеченное в камне, – человеческую форму, и все же не человеческую. Он такой же, как описал его мой отец, вплоть до змеиных глаз и длинных извилистых черных рогов, торчащих из лба, каждый из которых закручивается трижды, прежде чем сузиться в заостренные концы.
Но нет… это все часть какой-то дурацкой игры, в которую играет Софи. Она знала о моем отце. Ничто не мешало ей узнать о его галлюцинациях. Отец не осторожен в том, что говорит. Я уверена, что каждый, кто хоть раз гулял по Бродвею, слышал о демоне с черными рогами.
– Папа болен. Он не знает, что видел…
– Он не болен. Просто его разум помутился.
– Я не вижу разницы.
Софи вздыхает.
– Конечно. Человеческий мир не видит различий.
И вот снова, она говорит о людях так, будто существует кто-то еще, помимо них.
– В чем ты пытаешься меня убедить? Что это чудовище настоящее и мой отец может его видеть?
– Это не чудовище. – Она смотрит на рогатое создание, вырезанное в камне. – Это Малакай, один из четырех Судеб, которые создали все, что у нас есть, и все, чем мы являемся. Люди назвали бы их богами. И я не пытаюсь тебя ни в чем убедить, Ромерия, поскольку знаю, что это безнадежное дело. Стены, которые ты выстроила вокруг себя, чтобы выжить в этом мире, слишком прочные. То, что ты даже не осознаешь, что ты такое, меня восхищает. Впрочем, я не должна удивляться, учитывая, что ты росла в их мире. Откуда ты могла узнать что-то другое? – Она ухмыляется. – Люди такие ограниченные существа. Точно маленькие рабочие муравьи, размножающиеся и строящие свои маленькие города и свою никчемную жизнь. Они думают, будто все крутится вокруг них, что оно должно существовать только в том случае, если они станут властвовать. Они убивают во имя своего бога, считая его единственным истинным богом, а всех остальных – ложными или злыми. – Софи усмехается. – Я могла бы сказать тебе, что люди на самом деле являются низшими созданиями и что среди них ходят гораздо более великие существа. Я могла бы сказать тебе, что мир, созданный ими, является лишь фасадом действительно существующего. Я могла бы заставить пламя плясать на моих пальцах, а величественный дуб вырасти из семени прямо на твоих глазах, но ты бы все равно сомневалась. – Что-то зловещее мелькает в ее глазах. – Однако скоро ты сама все увидишь, и у тебя не будет выбора, кроме как поверить.