Судьба и воля
Шрифт:
Артем понял, что это – подарок судьбы. Когда боец во время схватки теряет хладнокровие и, ослепленный яростью, сломя голову бросается на соперника, сам бог велит наказать его за непростительную для профессионала глупость.
Точно уловив миг, когда занесенная над его головой рука охранника с бутылкой начала стремительное движение вниз, Греков резко присел, почти упал на корточки, уходя в сторону и вниз из предполагаемой точки поражения, провел заднюю подсечку, не глядя ударил локтем в грудь потерявшего равновесие, падающего на него сверху телохранителя, сбив ему дыхание, выхватил из безвольно повисшей руки бутылку и молниеносно метнул ее, метя в лоб по-прежнему не спускающего с него пистолет матерого бультерьера. По правде
Завладеть выпавшим из ослабевших рук оружием и направить его на второго телохранителя, попытавшегося было бросить мобильник и выдернуть из наплечной кабуры свой пистолет, заняло не больше трех секунд Норма. Зато расклад сил в банкетном зале сразу переменился на сто восемьдесят градусов. И первым, как ни странно, отреагировал на это обнадеживающее для него известие именно старый еврей Зяма Гольданский:
– Господа! Прошу вас, будем же благоразумны! – заметно потвердевшим тоном поспешил сказать директор «Мельницы». – Произошло досадное недоразумение! Чего не случается под этим делом, так давайте относиться ко всему с пониманием! Ваш товарищ, прямо скажем, погорячился, мой повар тоже, так самое лучшее, что мы можем сейчас сделать, – это забыть обо всем! Артем, будь так добр, опусти, пожалуйста, пистолет… Мы все уладим, я уверен – мы обязательно все уладим…
Артем пропустил причитания Гольданского мимо ушей. Более того – недвусмысленным взглядом он без слов заставил пошатывающегося бодигарда и его напарника отойти от лежащего со сломанной челюстью и стонущего блондина и присоединиться к двум оклемавшимся телохранителям, один из которых, впрочем, до сих пор не мог встать в полный рост и сидел, прислонившись спиной к стене, а второй корчился в тщетных попытках вдохнуть живительный кислород.
– Ты уже покойник, – едва шевеля губами, сказал Артему тот, кого называли Салманом Исаевичем. Взгляд горца не предвещал ничего хорошего. – Лучше сразу вешайся, шакал, или уезжай из Питера, куда глаза глядят!
– Сжечь, к херам, весь этот клоповник, – прошепелявил Киржач. – А жирдяя – в расход…
– Господи! Что же ты наделал?! – воздев очи и руки горе, причитал скулящий наподалеку от сцены Гольданский. – Все пропало! Все пропало!..
– Слушайте меня внимательно, подонки! – сказал Артем, оглядев всех присутствующих. – Вы все видели, из-за чего началась эта канитель! Так что винить в происшедшем вы можете только самих себя и вот этого долбаного хмыря! Так, Витек?!.. Ах, простите, конечно, – Виктор Анатольевич!.. Короче, сейчас я уйду. Если кому-то, особо ретивому и самонадеянному, – Артем бросил предупреждающий взгляд на насупленного, раздувающего бычьи ноздри Салмана, – взбредет в голову искать меня с дурными намерениями – искренне советую поберечь здоровье для более приятных дел. А Гольданского лучше оставьте в покое, он здесь вообще ни с какого краю! Счастливо оставаться, козлы…
Едва Артем закончил свой монолог, как с улицы послышался надрывный визг тормозов, громкие хлопки автомобильных дверей и приближающийся топот ног. Это подоспела вызванная пузаном подмога. Пора было в темпе сматываться. Согнанные Артемом в кучу опарафинившиеся телохранители, почуяв скорое избавление от позора, заметно засуетились.
– Прости, Зяма, – с искренним сочувствием сказал Артем, на прощание тронув за плечо понуро сидящего на краю сцены Гольданского. – Если можешь…
После нескольких безуспешных попыток
Артем, поколебавшись лишь мгновение, быстрым движением расчленил трофейную «беретту», бросил обойму с патронами и ствол в стоящий неподалеку аквариум с золотыми рыбками и, мельком окинув взглядом зал, скрылся за зеленой шторой служебного помещения, где буквально нос к носу столкнулся с испуганно прижавшейся к стене и вытаращившей глаза Ольгой. Без сомнения, она видела все. Стремительно оценив обстановку, Артем сгреб девушку в охапку и быстро потащил вслед за собой к запасному выходу, откуда открывалась бесконечная галерея старых питерских проходных дворов, безошибочно ориентироваться в которых мог только тот, кто всю жизнь прожил в центральной части города на Неве. Оля, надо отдать ей должное, не сопротивлялась, и через полминуты они благополучно оказались на свежем воздухе…
А в зале уже слышались отчаянные вопли, матерная ругань, громкий звон бьющейся об стены и пол посуды и глухие протяжные стоны жестоко избиваемого почти всеми гостями «Мельницы» шестидесятилетнего коммерсанта.
– Господи, что теперь будет, Грек? – это была первая фраза, которую произнесла запыхавшаяся Ольга, когда они бегом преодолели длинный, похожий на лабиринт проходняк и оказались у выхода на гудящую автотранспортом улицу. Здесь беглецы могли перевести дух, не опасаясь преследователей из разъяренной «группы поддержки». Да, похоже, никто за ними так и не метнулся. В лучшем случае – выглянули во двор, сплюнули с досады и вернулись для раздачи звиздюлей козлу отпущения, на роль которого как нельзя лучше подходил Гольданский.
– Что бы ни было, меня это уже не касается, – выдохнул Артем, торопливо снимая обильно испачканный жульеном передник. Стянутым с головы накрахмаленным и чудом не потерявшимся во время драки и отступления французским поварским колпаком Греков тщательно обтер лицо, после чего смял в одночасье ставшую ненужной «униформу» и комком швырнул за исходящую аммиачным зловонием створку старинных кованых ворот.
– Эти нехорошие люди свое схавали, а я, как ты понимаешь, пять минут назад уволился по собственному желанию. Гольданского, дурака, жалко, достанется ему по полной программе… Да и хрен с ним. Как я выгляжу в смысле чистоты морды лица?
– Нормально, – кончиком ногтя смахнув со щеки Артема прилипшее полуколечко тушеного лука, улыбнулась девушка. – Не боишься, что они захотят отомстить? Серьезные дяди, с бабками и властью. Такие публичных оскорблений не прощают.
– Не очень, – секунду помолчав, без особой уверенности ответил Артем. – Все живы и почти здоровы, а дуболом, которому я скульник поломал – вообще не в счет. Такая у него бычья работа – отрываться. Не думаю, побесятся день-другой, пар из отсиженной в кабинетах задницы выпустят и остынут. У них, бедных сиротинушек, и без меня серьезных головняков хватает. Не сегодня – завтра первая нефть через порт в Европу пойдет… Хватит Паулсов кормить, пусть на голодный желудок под своим памятником Свободы с эсэсовскими флагами маршируют!..
По слишком длинному и эмоциональному монологу обычно скупого на слова Грека Оля поняла: Артем далеко не так спокоен, как пытается казаться. Просто старается показать, что ему все пофигу. Обычное мужское бахвальство. А на душе наверняка пакостно. Иначе и быть не может.
– Ничего они не забудут, – покачала головой Ольга. – Я боюсь, что… – Девушка внезапно замолчала и пристально взглянула на Артема. – У этого Киржача рожа та еще – прямо с плаката «их разыскивает милиция». Лексикон, опять-таки, – «чисто конкретный, без базара». Но еще больше мне не понравился этот черномазый, который обещал тебя грохнуть… Мне страшно, Греков!