Судьба и воля
Шрифт:
Артем видел, как по лицу Чифа прошла судорога. Солист на секунду прикрыл глаза, словно от резкой зубной боли. Кто-то из стоящих за спиной музыкантов крепко стиснул ему плечо.
– Вот теперь можешь уебывать, – проскрипел Киржач и кивнул на валяющиеся обломки. – Не люблю оставаться в долгу. Это тебе в качестве гонорара за концерт. И запомни, тварь: я пуганый. Если ты, плесень волосатая, хотя бы пукнешь в мою сторону, то до конца жизни будешь перебирать лады ногами! Потому что все пальцы на твоих руках будут сломаны, ни один хирург не соберет! А теперь – вон отсюда! Вышвырните
– Так ему и надо! Молодец, Витек! У-уу! – впервые с начала инцидента послышался грубый и явно довольный мужской бас, к которому, словно ожидая команды старшего, мгновенно присоединились еще несколько приветственных возгласов, включая демонстративно громкое «У-ау!», вылетевшее из накрашенного алой помадой рабочего ротика одной из двух присутствующих на банкете девиц.
– Охрана! Гоните их в шею! Пинками до самого метро!
– Пошли отсюда, холопы! Боря, Саня, проводите их с почестями…
– Я пришлю вам, мальчики, своего парикмахера, с садовыми ножницами и мотопилой «Дружба»! Ха-ха-ха! Пупсик, дай мне огоньку…
– Ничего, скоро стриптиз приедет, вот и оттянемся! Нормальный ход…
Униженные и побитые, музыканты торопливо покинули зал и были выпровожены амбалами из бистро. Гольданский, перепуганный насмерть, побежал следом за грубо отпихнувшим его продюсером группы, видимо, для того, чтобы уточнить вопрос насчет оставленных на сцене инструментов…
Киржача окружили его упитанные приятели, хлопали по спине и, как победителя, снова усадили во главе хмельного стола. Рванув живительной влаги, заместитель главы администрации Усть-Озернинска по строительству и инвестициям стал выискивать, чем бы этаким закусить, вдруг вспомнил о заказанном им жульене и стал вертеть головой по сторонам в поисках официантки.
Артем, у которого в душе бушевала буря негодования, как мог собрал волю в кулак, шумно выдохнул, свободной рукой отодвинул бархатную штору и направился к столу.
– Ну, наконец-то! Явился – не запылился! – рявкнул именинник, заметив показавшегося в зале высокого и широкоплечего, больше похожего на борца, чем на труженика кухни, шеф-повара в коротком белом халате и нахлобученном на голову смешном колпаке с «аэродромом» наверху.
– Ставь сюда! Сейчас поглядим, что ты за кулинарный гений… – Едва Артем поставил перед вальяжно развалившимся на стуле, дымящим сигарой Витьком подернувшийся тонкой пленкой жульен и блюдце с сухариками, как хряк немедленно окунул в него вилку и, зачерпнув густое содержимое, с жадностью отправил себе в рот.
Артем подхватил свободный поднос, развернулся и, стараясь не смотреть на двигающего челюстями мерзавца, направился назад, в служебное крыло бистро. Но не успел он скрыться за шторой, как был остановлен грозным окриком Киржача.
– Эй, как там тебя… повар! Подойди, – чиновник поманил его пальцем.
Артем вернулся к столу.
– Как тебя зовут, шеф? – спросил Витек, пыхнув в лицо Артема сигаретным дымом.
– Артем.
– А фамилия?
– Греков.
– Абреков?! – хрюкнул виновник торжества.
– Греков, – невозмутимо повторил Артем.
– Что же
Голоса за столом стихли, внимание гостей переключилось на Витька. Похоже, не на шутку раздухарившись и пуще прежнего охмелев от приятного и тешащего самолюбие процесса публичного унижения известных на всю Россию рок-музыкантов, именинник решил продолжить в том же духе.
– Что молчишь? – демонстративно стряхнув пепел с сигары прямо в жульен, процедил чиновник. – Язык проглотил или того… глухой от рождения?
– Что заказывали, то и принес, – как можно спокойнее произнес Артем, глядя поверх головы Киржача. – Я не виноват, что мне пришлось десять минут стоять с подносом в руках, пока вы здесь… развлекались.
– Ни фига себе, – сидящий слева от Киржача мужик с бульдожьими щеками и лежащим на животе параллельно полу галстуке посмотрел сначала на рискнувшего дерзить парня, а затем на Витька. – Слышь, Андреич, молодой человек грубит.
– Сейчас ты пойдешь на кухню и вместо этого поноса принесешь мне нормальный жульен, – пропустив слова соседа мимо ушей, Витек взял початую бутылку коньяка, наполнил стопку до краев, залпом влил в рот, со стуком поставил стопку на заляпанную пятнами скатерть и, шумно выдохнув, еще раз использовал крохотную металлическую пиалу в качестве пепельницы. – Тогда, так и быть, халдей, я прощу тебе хамство. Уйдешь домой целым и невредимым. Я сегодня пьяный, а когда я пьяный – я всегда добрый. Все, пшел вон отсюда!
У Артема внутри все похолодело. Но страха он не испытывал. Это была ярость.
– А если я скажу «нет»? – даже не шевельнувшись поинтересовался Греков, глядя на покрывшееся пунцовыми пятнами лицо Витька. Краем глаза он заметил, что в зале вновь появился взъерошенный, как воробей, Гольданский. Толстяк пугливо жался к окну, словно хотел спрятаться от посторонних глаз за плотно задернутой шторой.
– Ты серьезно? – не повышая голоса осведомился Киржач.
– Вполне, – подтвердил Артем. – Я выполнил заказ и не виноват, что вы увлеклись общением с музыкантами. За это время жульен остыл. Если хотите сделать повторный заказ, я готов принять его у вас. Разумеется, за дополнительную плату.
– Парень борзый, – наткнув на вилку кусочек копченой стерляди и отправив его в рот, заметил второй сосед Киржача – дородный кучерявый мужичина лет пятидесяти с кавказскими чертами лица и раздвоенным подбородком. – Парень не понимает. Придется наказать. Как считаешь, Витек?
Вместо ответа чиновник тяжело вздохнул, нарочито медленно положил дымящуюся сигару на край хрустальной пепельницы, аккуратно взял двумя пальцами жульен, поднял его так, чтобы видели все, сидящие за столом, подождал несколько секунд, пока понявшие все с полувзгляда телохранители неслышно пройдут по залу и, словно конвоиры, встанут чуть позади от рискнувшего дерзить повара, а затем быстрым и точным движением выплеснул студенистое, еще теплое содержимое пиалки в лицо Артему.