Судьба Илюши Барабанова
Шрифт:
Попадья притворилась, будто слова Михеича ее не касаются. Но он решил ее донять:
— Матушка, ай не слышишь? Надо бы пастушонку молочка налить.
Маленькая, пухлая, со сладкой улыбкой на румяном лице, попадья поправила платочек с кружевами и сказала:
— Голубчик ты мой, где оно, молоко-то, сколько его? Если бы оно было, а то его вовсе нету. Не обессудьте, пастушки, и господь бог наградит вас. Завтра кашки принесу, овсеца бог послал.
— Мы не лошади, матушка, овес есть, — сказал Михеич.
— И-и, слова твои негожие! Вся
— Матушка, брюхо-то глупое, в молитвах не разбирается, ему дай поесть. Верно я говорю, Илья?
Попадья не ответила и пошла, согнувшись под тяжестью подойника. Михеич с усмешкой сказал ей вслед:
— Ну и времена пришли: попадья сама корову доит. Бывало, у нее прислуг полный дом, к самому губернатору в гости ездила…
Доить корову Подагры Ивановны пришла ее краснощекая плечистая прислуга Акулина. Управившись с дойкой, она сразу же пошла домой широкими, мужскими шагами. Дольше всех задержалась бабушка Дунаиха.
— Аграфенушка, погляди, мальчишка ноги исцарапал. Неужели старых опорок не нашлось?
— Может, ему еще гамаши купить? Чай, на дворе лето, какой мальчишка ноги себе не сбивал? Привыкнет и твой граф беспортошный.
— Ладно, Илья, сплету тебе лапти, — сказал Михеич и добавил: — Не зря говорится: зайцу да воробышу, да третьему, приемышу, нет хуже житья на свете… Илья, погляди, никак, твой дружок идет?
Карманы у Степы были чем-то набиты так туго, что оттопырились и мешали ему идти.
— Здравствуйте, пастухи, — серьезно, по-взрослому приветствовал Степа.
— Здравствуй, владыко, — ответил Михеич.
Степа не обратил внимания на шутку старика и отозвал в сторонку Илюшу. За кустом бузины он стал вынимать из карманов просвирки.
— Поесть тебе принес. Вон сколько!..
— Степа, зачем? Я не хочу…
— Бери, не разговаривай! Я лучше знаю, хочешь ты или нет.
— Тогда и дедушке дай.
— Ладно, дам… — хмуро отозвался Степа.
А тот, как нарочно, опять встретил прислужника веселым окриком:
— Степа, как там дела в небесной канцелярии? Что-то бог давно дождя на землю не посылает. Ответь, пожалуйста, в чем дело?
— Не знаю, — нехотя отозвался Степа.
Илюша угостил Михеича просвирками. Пастух догадался, кто принес гостинцы, и добродушно сказал:
— Ах, Степка, стыда у тебя нет.
— Почему так?
— Тело Христово в карманы напихал.
— Они черствые…
— А если бы увидала попадья?
— Не увидит. Я нарочно шел через Пятницкий косяк, а она ходит через подзавальскую водокачку.
— Скажи какая жадная у тебя попадья, — заметил Михеич. — Просил для Илюшки молока — отказала.
— Зато батюшка добрый, — как бы в отместку заявил Степа. — А дочка его Тина еще добрее. Как приду к ним дрова колоть, обязательно сунет в карман кусок пирога.
Михеич, отдыхая, улегся на спину.
— Эх, Тина, разрисована картина… — сладко зевая, протянул он. — Рассказал
Ребята усмехнулись.
— Про что история, дедушка Михеич?
— Притча: как бог зверям хвосты раздавал. Степа, будешь слушать?
Предчувствуя, что рассказ будет направлен против него, Степа сказал не очень весело:
— Ну, буду…
— Тогда слушайте. Было это на третий день сотворения мира. Бог создал тварей и объявил, чтобы приходили разбирать хвосты, кому какой понравится. Сбежались отовсюду звери, слетелись птицы, давка началась, каждый старается ухватить себе хвост получше. Павлин всех опередил и самый красивый хвост зацапал. Только заяц сидел в норе и боялся вылезать, потому что гроза надвигалась.
Илюша засмеялся. Степа тоже прятал усмешку и молча слушал.
— Ну что делать зайцу? Видит он, как звери пробегают мимо, и просит: «Эй, захватите для меня хвост, а то я боюсь». Никто зайца не слушал, всем было некогда. Тогда подумал заяц: «Останусь без хвоста». Набрался он храбрости, выскочил и помчался. Прибегает, а хвосты разобраны. Валяется какой-то огрызок. Обиделся заяц и говорит богу: «Если такое дело, не надо мне вовсе хвоста», — пошел. Бог кричит: «Бери, пока этот есть!» Заяц не оборачивается. Бог зовет: «Слышь, Косой, бери», — а сам взял огрызок хвоста и кинул вдогонку зайцу. Хвост и приклеился сзади. Так с той поры заяц и бегает куцый… Эге, Стенка-то, никак, обиделся?
— Смеяться легко, а вы сначала докажите.
— Что доказывать-то?
— А то: было такое или нет, в каком Священном писании сказано.
Чтобы еще больше поддеть Степу, Михеич взял просвирку, перекрестился и, глядя на небо, стал читать:
— «Очи всех на тя, господи, уповают, и ты даеши им пищу во благовремени, отверзаешь ты щедрую руку твою и исполнявши всяко животное благоволение…» — С этими словами он отправил в рот Степкину просвирку.
После отдыха пастухи погнали стадо по Крутицкой дороге. Здесь бор примыкал к заросшему черемухой крутому берегу Яченки. На ветвях уже повисли жемчужные гроздья бутонов, по лесу плыл дурманящий аромат.
Стадо пригнали на берег Яченки. В этом месте речка круто поворачивала, подмывая на обрыве высокие сосны. Вода в омуте была глубокая, темная. Пахучие ветки черемухи смотрелись в зеркало реки.
— Гляди, Степка, и молись, — растроганно проговорил старик и показал на цветущие берега. — Молись не богам прокопченным, а вот такой красоте! — И Михеич неожиданно стал читать вполголоса:
…Идет-гудет Зеленый Шум… Играючи расходится Вдруг ветер верховой: Качнет кусты ольховые, Подымет пыль цветочную, Как облако: все зелено — И воздух и вода!..