Судьба, которую мы выбираем или история одного бомжа
Шрифт:
Голос у Степеныча задрожал. Он уже плакал, не сдерживаясь, не стесняясь - кого ему тут было стесняться? Человека, которого он больше никогда не увидит!
"И что потом, Степаныч?", - осторожно спрашиваю я через некоторое время.
Степаныч, вытирая ладонью слезы, продолжал, мелко всхлипывая:
"А потом, Виталик, всё - тюрьма!".
"Как это, за что?".
"Хулиганка. Три года!".
Степаныч сплюнул в сторону, попал на крыло моему "Мегану", но я, разумеется, промолчал.
"Жена на суде сказала, что к ней знакомый зашел по делу - сидели пили чай, а тут врывается "... этот сумасшедший и давай избивать невинного
Он помолчал с минуту.
"Ну вот. В полку из-за моего недавнего поступка на меня начальство злое было, потому не поддержало меня. Напротив, предоставили на суд такую характеристику, что... Написали, что склонен к насилию. Представляешь! И это я-то, отказавшийся расстреливать мирных людей, склонен к насилию?! Понятное дело, что я к этому времени был уже уволен из "рядов" задним числом, за нарушение устава... Все как-то одно к одному получилось, будто по писанному. Тут не только в судьбу поверишь, но и в бога с чертом. Да только не судьба все это, а... ".
Он махнул рукой, попросил налить ему немного пива - видимо, во рту пересохло от водки и соленых анчоусов. Я хотел налить полный стакан, но он остановил мою руку на половине.
"Ну, попал я на зону. Не буду тебе рассказывать, как я жил там - неинтересно это все, скучно, хоть и опыт большой жизненный приобрел... Три года я не сидел, а вышел через полтора, по УДО. Идти некуда - ни кола, ни двора! Поехал к жене, в ее родной город. Она пару раз мне писала, и я знал, что она живет теперь на прежнем месте, у матери. Приезжаю. Покупаю цветы, шампанское, конфеты - все как положено! Прихожу... Ты не поверишь, Виталя: она там с тем же самым ебарем сидит, с этим инженером из нашей части. И снова меня перемкнуло, будто какой черт в меня вселился. Понимаешь, ехал я к ней с надеждой, и уж простил ей всё. Она ведь в последнем письме мне такие слова написала, что я... Приезжаю, а тут опять все то же дерьмо. Дежавю какое-то... Короче, побил я его опять. Несильно, но... Рецедив ведь! На этот раз дали по полной - "пятачок", от звонка до звонка сидел. На зоне смеялись: рогоносец-рецидивист! А я поправлял: нет, идиот-рецидивист!... Через полгода прислала мне документы на развод. Я подписал - зачем еще и ее мучить!".
Он снова выпил. Странно, что пил он небольшими порциями, зато часто.
"Ну, вышел я. Идти по-прежнему некуда. Много мотался по стране, а пару лет назад снова оказался здесь.
"Жену свою... бывшую встречал?".
"Встречал".
"И как она?".
"Ничего, живет с этим своим... И что она такого увидела в этом инженеришке? Хрен поймешь этих баб! Хотя, конечно... Из "рядов" он уволился, все чин по чину, квартиру трехкомнатную по сертификату получил - чем не жених! Кстати, у них и ребенок родился, десть лет ему уже. Сын. Хороший пацан, я видел... Я вот думаю: может, поэтому у нас с ней не ладилось, что детей не было? А был бы сын... или дочь, может, и не гуляла бы она от меня? Может, у ней какая-нибудь тоска бабская от бездетности зародилась, а? Как думаешь?".
"Не знаю, Степаныч. Даже не могу тебе ничего сказать: у нас с Люсей все хорошо, она у меня прекрасная жена!".
Я не кривил душой, в тот момент мне казалось, что все наши с Люсей разногласия и ссоры были такой несущественной, такой мелкой фигней, что нашу семейную жизнь можно вполне назвать идеальной. Без дураков! А ссоры...
"Ну, дай-то бог!
– сказал Степаныч, и продолжил свой рассказ:
"Знаешь, как я ее первый раз - ну, после второй отсидки - увидел? Разузнал на старом месте ее новый адрес, потом подкараулил как-то во дворе их дома... Смотрю - идет. И вот стою я, а она проходит мимо, даже не взглянув. Я думал, что не узнала - я ведь уже "вот такой" был.
– И он насмешливо оттянул полы своего грязного плаща.
– Но когда я смотрел ей в след, она вдруг обернулась, быстро так... И глаза ее блестели... В следующий раз она остановилась рядом со мной. Поговорили. На чай, конечно, не звала, - Степаныч ухмыльнулся, - но дала пять тысяч денег... Так, время от времени, я к ней и наведываюсь. Не часто, раз в полгода: не наглею. Не только ради денег, конечно, просто люблю на нее посмотреть - она все такая же, красавица! Ей ведь всего сорок, а мне уж скоро, поди, полтинник...
Я удивился: на вид Степанычу было не меньше шестидесяти. Впрочем, ничего удивительного: жизнь у бомжей нелегкая, и старит она их значительно быстрее.
"Вчера вот снова был у "нее", - продолжал между тем Степаныч.
– Подкинула мне семь тысяч. Говорит: купи себе хоть одежду какую приличную. Только зачем мне одежду покупать - наш брат теперь не хуже и на помойках отоваривается. Чай, не "совок" - тряпья у людей много теперь лишнего, девать некуда...
– С этими словами Степеныч медленно поднялся.
– Ладно, пора и честь знать".
Засунув недопитую на одну треть бутылку в свой глубокий карман, он протянул мне руку.
"Пойду я, поздно уж".
Размягченный его рассказом, пивом, и собственными чувствами, я спросил Степаныча, довольно опрометчиво:
"А где ночевать будешь? Может, в гараже у меня пока перекантуешься? А я тебе завтра еды принесу?".
Степаныч засмеялся.
"А не боишься меня тут оставлять, наедине с твоей "ласточкой"?
– И он кивнул на мой "Меган".
"Да ладно тебе!".
– Я даже засмеялся, помню.
Он ухмыльнулся, достал сигареты.
"Хороший ты мужик, Виталик, но я не буду злоупотреблять твоей добротой и, уж ты меня прости, твоей глупостью".
"Степаныч, машину ты мою все равно не сможешь угнать. Да и не такой ты человек, чтобы...", - Я осекся. У меня слабо забрезжила мысль, что я, наверное, ни хрена не понимаю в людях. А может, я просто был пьян, и оттого благоглупостен. И он тут же подтвердил мои мысли следующими словами, показав, что гораздо лучше разбирается в тонкостях человеческой души:
"Машину твою я, конечно, не угоню - на кой она мне!
– Он медленно оглянулся по сторонам.
– Я смотрю, у тебя тут много инструмента всякого, "болгарка" вон висит в углу, дрель... Понимаешь, может, я ничего тут не возьму..., а может, и возьму! Я ведь уже не знаю, кто я такой, и какой я есть! Это я вот сейчас с тобой выпил, поговорил, повспоминал, и будто на время снова стал человеком. Но ведь я уже НЕ человек - я отброс! И не потому, что у меня нет жилья, работы, семьи и денег: во мне вот тут, - Степаныч ткнул себя пальцем в подложечную область груди, - что-то сломалось, и оно уже никогда не срастется. Говорю это не ради пьяных соплей и самоунижения, а ради уважения того немногого, что еще во мне человеческого осталось. Так что, не искушай, ради бога!".