Судьба лейтенанта Погодина
Шрифт:
— Да-а.
— На следующий год — война. Опекун уехал на фронт, а в ноябре сельский Совет решил отправить меня в детдом, там легче пережить войну. Помню, сел я в сани-розвальни на солому, завернулся в старый овчинный тулуп, тронулись. Вьюжило. На столбах провода выли. И сам я волчонком завыл.
Погодин с минуту молчал и не шевелился. Он налил
— Вот так и расстался я с родной деревенькой.
— Детство незавидное. — Колокольчиков тяжело вздохнул. — А в милицию какая вас дорога привела.
— Случайность. Когда получал паспорт, пригласили в смежную комнату. За столом сидел человек в штатском. Оказалось, он хорошо знает мою жизнь. У меня — глаза на лоб. Потом незаметно втянулся в разговор. Он убедил, что мне понравится работа в милиции, и я согласился в оперотдел, к нему в отделение. Уже на улице он спросил: «Как поживает Анастасия Васильевна? Здорова ли?» (это хозяйка, у которой я остановился на квартире).
— Вы спросили, откуда ему так много известно о вас и о вашей хозяйке?
— Спросил. Он рассмеялся: «Так она же моя мать».
По лицу Погодина скользнула улыбка.
...Погодин заказал разговор с Огородниковым, устало провел ладонью по лицу.
Вскоре вызвали Огородникова.
— Валентин Андреевич? Погодин беспокоит...
— Ну как там у вас, получается что-нибудь?
— Все сделано. По Дымову — несчастный случай, преступления нет. Версия об убийстве отпала.
— Так! Хорошо. Как с кражей?
— Сегодня задержана группа Крестова.
— Результат?
— Признали кражи из четырех магазинов.
— Да? Из четырех, говоришь?
— Да.
— Молодец, Николай Иванович! — голос Огородникова подобрел, стал мягким, приятным. — Когда приедешь?
— Завтра. Много ценностей в Приуральске спрятано, надо изымать.
— Хорошо, Николай Иванович. Да! Кое в чем я раньше был не прав. Извини. Чувствую: ты на меня в обиде.
— Был. Сейчас
— Хорошо, что мы поняли друг друга...
Закончив разговор, Погодин медленно положил трубку. Матовая лампочка у потолка мигала, как сторожевой маяк в ночном море. Уловив несмелый стук в дверь, Погодин устало произнес:
— Да-а.
Вошла немолодая женщина с серьезным лицом. В ней Погодин узнал жену участкового.
— Извините, — робко начала она, — только что звонили с сельповской базы, думали, мой дома, не знали, что все еще в больнице. Я решила вам сообщить...
— Слушаю.
— Пьяный бушует, с ружьем. А в доме дети.
— Где?
— По улице Выгонной, дом двадцать один.
— Далеко отсюда?
— Далеко. На задворках Совета.
— Как же быть? У вас нет ключа от мотоцикла.
— Есть. Захватила с собой. Мой-то и Колокольчиков на одном ездят.
— Дайте поскорее.
С ключом в руке оперативник выбежал во двор. Свет фары разрезал темноту, мотоцикл вылетел за ворота, круто свернул на длинную пустынную улицу. Представилась кошмарная картина: отупевший пьяный, перед черными стволами женщина с ребенком, прижатым к груди, в ее глазах ужас... Погодин судорожно добавил газу, будто в случившемся был виновен и без того надрывно ревущий мотоцикл, летящий на недозволенной скорости.
Вот и здание Совета. Резкий поворот влево, еще влево. В свете фары — цифра двадцать один. Не выключив мотора, Погодин бросился во двор с пистолетом в руке. Нырнул в темные сени, рванул на себя тяжелую дверь.
— Руки! — крикнул он, заслонив собою онемевшую от страха женщину. Ружейный выстрел ослепил лейтенанта. Его качнуло. И в ту же секунду он нажал спусковой крючок пистолета. Хулиган упал замертво.
...Погодин умер по пути в поселковую больницу.
Спустя пять дней с телеграфного аппарата в Приуральске слетела адресованная ему телеграмма: «Выехала поездом 88 вагон 9 Таня».