Судьба Лии

Лурье Нотэ

Я посоветовал Лии скорей отсюда с мамой и малышами уезжать,

— Как я могу уехать без тебя?

— Сейчас война, и ты должна позаботиться прежде всего о сестренке, о братике, о маме, о себе самой. Потом поздно будет, не выберетесь. Немец уже около Днестра. Уезжайте, пока еще есть возможность. Я постараюсь сегодня же достать вам талоны на пароход. Соберешь самые необходимые вещи. Что же касается меня, то неизвестно, где я буду завтра.

Лия слушала меня молча. Она была опечалена, но не могла возразить.

На углу Прохоровской, где начиналась Молдаванка, Лия по привычке остановилась. Она жила где-то неподалеку. Но где, на какой улице, в каком доме — я так и не знал.

— Тебе надо идти, — сказал я.

— Не могу, я так боюсь, что никогда тебя не увижу.

— В три часа дня я буду тебя здесь ждать, — обещал я ей.

— Точно в три?

— Точно.

— Пожалуйста, ну, пожалуйста, не опаздывай…

— Я приду вовремя.

— Помни, без десяти три я уже буду здесь.

— Ну иди, иди, — поторопил я ее.

Она пошла, вдруг остановилась, оглянулась, помахала рукой и исчезла за углом дома.

Я постарался как можно быстрей справиться со всеми делами, а потом стал бегать из одного учреждения в другое. Я должен был помочь Лии и ее семье эвакуироваться. Наконец мне удалось достать талоны на пароход.

С чувством огромного облегчения поспешил я на Прохоровскую. Но Лии еще не было. С нетерпением поглядывал я на угол дома, из-за которого она вот-вот должна появиться. Какими томительными были эти минуты. Прошло уже четверть часа, а ее все нет. И вдруг — опять сирены. Налет. Женщины, подхватив на руки ребятишек, бегут к бомбоубежищу. У входа — крики, плач детей, толкотня. Улица быстро опустела. Но я не мог уйти. Земля дрожала, где-то рвались бомбы, а я все стоял.

Скоро воздушная тревога прекратилась. На улице снова появились люди. Теперь-то уж Лия придет.

Я ждал долго. Стало темнеть.

Лия не пришла.

Я возвращался домой удрученный, расстроенный.

Что случилось? Где ее найти, как отдать талоны на пароход? Ведь корабль с рассветом уходит. А я, столько времени встречаясь с ней, не узнал ее адреса.

В коридоре меня встретила соседка. Часа два назад принесли повестку: завтра в одиннадцать я должен явиться в военкомат.

Я успею… я еще успею узнать, где живет Лия. А пока нужно разобраться с рукописями, дописать очерк.

Рано утром я побежал в адресное бюро. Успею и на Молдаванку, и в редакцию, успокаивал я себя.

Если б еще сесть на трамвай. Но трамваи не ходили.

Почти весь квартал лежал в руинах. Лишь кое-где — уцелевшая стена с проемами окон и дверей, через которые видно было безмятежно голубое небо.

Не найти мне теперь Лии. Времени у меня в обрез.

Через несколько часов вместе с другими мобилизованными я уже был в переполненном эшелоне, который медленно отходил, оставляя на перроне плачущих, растерянных женщин. А вдруг и Лия…

Но нет, здесь ее не могло быть.

Уже на фронте я услышал печальную весть. Город наш заняли гитлеровцы, и я со страхом думал о Лии. Где она? Удалось ли ей эвакуироваться…

Домой я вернулся уже после окончания войны. Город был разбит: разрушенные дома, горы щебня, взорванные мосты, братские могилы…

Может, в одной из них… Но я не хотел об этом думать и целыми днями ходил по городу, вглядываясь в лица женщин. Подолгу стоял на углу Прохоровской, где уцелело всего два дома, и каждый вторник ждал Лию на Приморском бульваре…

Шли годы, и я потерял всякую надежду когда-либо ее встретить. Потом женился на милой и доброй женщине своих лет… Она умерла от родов… Мы совсем недолго прожили вместе. И вот сегодня я услышал о Лии. Я считал часы, оставшиеся до встречи с почти незнакомой мне женщиной, подругой Лии.

III

К автобусной остановке я пришел задолго до назначенного времени. С привокзального сквера тянуло сладким ароматом распустившихся после дождя гладиолусов.

На улице было много гуляющих. Люди осаждали идущие к морю автобусы, шутили, весело смеялись, словно и войны не было. Меня стали одолевать сомнения — придет ли моя знакомая.

Она сошла с трамвая, высокая, стройная, и быстрым шагом направилась ко мне. В легком синем костюме и в белой кружевной блузке.

— Оксана Юхимовна! — представилась она, протягивая мне руку. — Извините за опоздание. Задержали в филармонии.

Мы прошли до угла и свернули на тихую, усаженную кустами сирени улицу.

— Что случилось с Лией? — решился я наконец.

— Хотите, чтобы я вам рассказала… все? — Она посмотрела на меня внимательно и серьезно.

— Все, конечно. Все, что вы знаете.

Оксана Юхимовна опустила голову и, глядя себе под ноги, продолжала идти вперед. Я чувствовал: ей трудно, что-то мешает начать этот разговор.

— Вы помните первый массированный налет на город? — сказал я, чтобы помочь ей начать рассказ. — В тот день я в последний раз виделся с Лией. Были до утра в бомбоубежище. Потом ждал ее на Прохоровской, но она не пришла.

— Знаю, я ведь жила рядом, — сдержанно сказала Оксана Юхимовна. — Когда Лия вернулась после той ночи домой, мать лежала в постели с тяжелейшим сердечным приступом и была уверена, что умирает, поэтому и не отпускала дочь никуда. Тогда Лия позвала меня, попросила побыть возле матери, а сама выскочила из дому. Но началась тревога, и усиленный патруль, всех отправлявший в укрытие, не пропустил ее. Лия вырвалась из убежища, бросилась бежать. Вот ее и забрали в милицию.

— А дальше? — спросил я с затаенной тревогой.