Судьба найдет на сеновале
Шрифт:
Макс хлопнул себя по лбу:
– Точно! Забыл! У нас же есть показания свидетельницы. Дело было так…
Актриса постучала в комнату соседки и спросила:
– Могу я вас попросить об огромном одолжении?
Елкина сразу узнала Орехову, пришла в неописуемый восторг и пообещала сделать что угодно. Нина продолжила:
– Вы завтра в котором часу встанете?
– Рано, около пяти, – ответила та. – Даже, пожалуй, в четыре тридцать.
– Замечательно! – обрадовалась звезда. – У меня очень крепкий сон, боюсь, не услышу ни звонка телефона,
– Без проблем. Рада оказать вам услугу, – согласилась Елкина.
– Дайте ваш телефон, – попросила Нина.
Эльвира протянула ей аппарат.
– Становитесь около меня, – распорядилась Орехова, – сейчас сделаем селфи.
Актриса обняла левой рукой Елкину за плечи, правую вытянула вперед, включила запись и произнесла:
– Отель «Одеон Релакс». Вечер тринадцатого ноября. Я точно знаю, что будет со мной завтра утром. Сейчас мы с Эльвирой Елкиной находимся в ее номере. А вот она не знает, что со мной будет завтра. Это секрет от всех. Эльвира придет меня разбудить рано утром четырнадцатого числа. Я вас всех люблю. Целую, Нина Орехова.
Потом артистка вернула трубку хозяйке со словами:
– Это мое извинение за причиненное вам неудобство. Продайте завтра видеоселфи желтой прессе. Но просите побольше денег, такое дорого стоит.
Елкина не заподозрила ничего дурного.
Утром она перепугалась, увидев покойницу, но, быстро придя в себя, кинулась к репортерам…
– Давайте вернемся к фото с места происшествия, – попросила Аня.
Глава 36
– Что там не так? – спросила Вероника Григорьевна.
Аня смутилась.
– Обычно я не допускаю ошибок, но в данном случае проявила невнимательность, за которую корю себя. Слабым оправданием мне может послужить то, что я занимаюсь не одним делом, а многими. Хотя чего там, нет мне оправдания. Простите, я очень виновата. Заметила нестыковку не сразу, а спустя некоторое время. Посмотрите на снимок внимательно. В каком положении находится табуретка? Понимаете, чтобы совершить самоубийство, человек залезает на какое-то возвышение и либо шагает вниз, либо отпихивает предмет мебели. Но в данном случае, что видно на фото, табуретка лежит слишком далеко, в таком месте, куда ее никак не могла отшвырнуть Нина. Я провела не один эксперимент, пытаясь добиться такого расположения, и пришла к выводу: кто-то выбил табуретку из-под актрисы.
– Не понимаю, – прошептала владелица гостиницы.
– В комнате ваша дочь была не одна, – пояснил Воронов, – с ней пришел еще кто-то, и это он лишил жизни Нину.
На лице Гудковой появилось выражение изумления.
– Хотите сказать, что девочку убили?
– Похоже на то, – кивнул Макс.
Вероника Григорьевна обхватила себя руками.
– Но вы сказали, что она сама написала записку.
– Да, – подтвердила Аня. – И на теле нет ни малейших следов сопротивления. Простите, Вероника Григорьевна, я не хочу рассказывать о всех признаках, которые свидетельствуют, что ваша дочь сама ушла из жизни. Вам будет неприятно о них слышать. Но поверьте, Нина сама связала петлю и собственноручно накинула
– Нет! – вдруг взвилась старуха. – Невероятное предположение! Я знаю о дочери все! У Нинуши не было от меня тайн! Никаких!
– Если взрослая женщина сообщает матери исчерпывающую информацию о себе, не привирает, не скрывает кое-что, это свидетельствует о психическом заболевании, – на секунду выпала из роли сладкой и мягкой тетушки Аня. – Орехова должна была иметь секреты от вас. И вечером тринадцатого ноября события могли разворачиваться так: Нина вошла в отель, специально нахамила портье, разбила кружку. Администратор бросилась в кладовку за веником и отсутствовала минут пять-семь, не больше, но их хватило, чтобы спутник актрисы незамеченным прошмыгнул внутрь и поднялся на второй этаж.
– Бред! – возмутилась Вероника Григорьевна.
– Вовсе нет, – заспорила Аня, – у Нины был любовник.
Мать Ореховой резко выпрямилась.
– Исключено!
– Мне версия Анны не кажется бредовой, – подлил масла в огонь Воронов. – Парочка хотела выяснить отношения в укромном месте, и Нина придумала, как отвлечь портье. Думаю, она стала что-то требовать от поклонника, тот разозлился и пнул табуретку, на которой стояла актриса.
– Дочь лично написала письмо, предупредила Елкину, а потом смирно ждала с петлей на шее смерти?! – закричала Вероника Григорьевна.
– В этой версии есть недоработки, – нехотя признала Аня, – но положение табуретки четко указывает на присутствие в номере второго человека. Например, любовника Ореховой.
– Вы глухая? – пошла вразнос старуха. – Нина любила мужа! У них с Сухоруковым был образцовый брак!
Макс провел рукой по волосам, и я, ожидавший этого жеста, быстро нажал на экран своего мобильника. Из динамика, вделанного в стену, до меня донеслась трель.
– Прошу простить, – извинился Воронов и вынул из кармана трубку.
– Слушаю.
– Это Иван, – громко сказал я.
– Да, – ответил Макс, чуть отстраняя сотовый от уха. – Что?
Я начал говорить, слыша, как мой голос повторяется в допросной:
– Только что закончил беседу с Дмитрием Яншиным. Ты был прав, он и Нина состояли в любовной связи. Более того, Орехова прислала возлюбленному многостраничное письмо, в котором объяснила причины своего суицида. Я просмотрел бумаги. Макс! Это жесть! Актриса сообщила, что уходит из жизни, потому что была вынуждена с детства исполнять приказы матери, которая…
– Иван, поговорим завтра, – остановил меня Воронов. – В девять утра жду тебя в своем кабинете. Надеюсь, ты взял у Яншина материал, о котором сейчас говорил?
– Конечно, – заверил я. – Положу его в своем офисе в стол, там надежнее, чем в банке. Сам лягу на диван в той же комнате. Ты представить не можешь, чем на самом деле занимается Гудкова! Она…
– Иван Павлович, до завтра, – отчеканил Макс и отсоединился. Затем обратился к посетительнице: – Извините, пожалуйста, есть у нас один ретивый малый, он сейчас и звонил. Да вы его видели – Иван Павлович Подушкин, частный детектив, каланча долговязая.