Судьба нерезидента
Шрифт:
Но утром я о полученной аккредитации пожалел. Голова была словно мешок с опилками, потому что я ночью совсем не спал. Да и вообще, сдался мне британский министр да и война в Заливе, к чему мне «Буря в пустыне», когда в душе бушевал свой собственный шторм? Всю ночь смотрел я в гостиничном номере телевизор, в основном CNN, которая передавала репортажи из Вильнюса, где расстреливали мирных жителей, защищавших свободу, где кэгэбешный спецназ устроил кровавую бойню.
Я понимал, что ненавидеть КГБ нет смысла – он был лишь орудием в руках партии, а потому в глазах моих стояло лицо не «товарища Ш.», а лицемерная физиономия посла Харчева. И в ушах гремели его злобные выкрики о «нападках на святое». Теперь
Моя вселенная рушилась, и это было больно.
В таком не совсем нормальном состоянии я все же поплелся на пресс-конференцию Дугласа Хёрда. Сидел там и слушал вполуха, как британские журналисты пытают министра насчет судьбы членов семей экспатов и перспектив развития военно-политической ситуации, – меня все это не слишком волновало. И почему-то внутри все звучал голос Харчева, проклинавшего «замахнувшихся на святое». Для меня он стал символом всего того, что я возненавидел в тот день. Из-за него голова моя лопалась, из-за него, когда Хёрд принялся отвечать на вопросы, я, сам себя видя и слыша словно со стороны, вдруг вскочил и сказал: «Господин Хёрд, знаете ли вы, что произошло минувшей ночью в Вильнюсе? Не кажется ли вам, что это даже важнее, чем надвигающаяся война в Заливе? Что вы можете сказать по этому поводу?»
Я заранее готов был презрительно улыбнуться, услышав, как британский министр иностранных дел будет трусливо уходить от прямого ответа – куда ему, ведь он же тут занят исключительно иракско-кувейтской историей, ему не до Литвы. И всему Западу не до Литвы. И Горбачев – их любимец, никогда они плохого слова про него не скажут. Будет сейчас крутиться аки уж на сковородке… Скажет, разумеется, что-то невразумительное…
Но Хёрд меня потряс. Нет, не зря, наверно, Итонский колледж и Кембриджский университет слывут на весь мир кузницами блистательных политиков и государственных деятелей, равно как ученых, экономистов и так далее. Ему и секунды не понадобилось, чтобы сформулировать ответ. И какой! Еще не отзвучало в зале эхо моего голоса, как уже громко и уверенно разливался по залу его мощный баритон: «Мы внимательно следим за тем, что происходит в Вильнюсе. Могу сказать, что наши дальнейшие отношения с Горбачевым зависят от того, чем закончатся эти события, как разрешится этот кризис».
Меня поразило, что он не сказал: «отношения с СССР» или «с Москвой». Нет, четко, однозначно и вполне персонифицированно: «с Горбачевым». Значит, британцы, по крайней мере, ясно понимали, что в советской системе ничто не делается без согласия, если не прямого распоряжения первого лица. Зная горбачевский стиль, я не сомневался, что письменного распоряжения о применении огнестрельного оружия против мирных жителей не существует, но какой-то однозначно понятый устный намек председателем КГБ Крючковым наверняка был получен. Иначе бы он никогда не решился действовать. Это ведь знаменитый синдром Томаса Бекета. «Неужели никто не избавит меня от этого беспокойного священника?» – раздраженно сказал король Генрих II, и придворные бросились убивать святого.
Но король потом каялся: пришел в Кентерберийский собор в рубище и босиком, пал ниц у алтаря и смиренно позволил священникам высечь себя.
Горбачев не только официально не покаялся, его не только никто не выпорол, но он даже толком не извинился. Нес в свое оправдание что-то совершенно невнятное: ничего, дескать, знать не знал. Даже исполнителей не наказал. У английского короля была хотя бы отговорка, что убийцы скрылись в независимой в те времена Шотландии, но Крючков и его спецназ
А потому не могло быть Горбачеву прощения…
…Когда я приехал с пресс-конференции в гостиницу и пошел в бизнес-центр посмотреть сообщения мировых агентств, то с изумлением увидел, что и Рейтер, и АП, и Франс Пресс поставили на первое место в сводке главных мировых новостей часа ответ Дугласа Хёрда на мой вопрос. Оказывается, это была первая официальная реакция Запада на вильнюсские события. А я, сам того не ведая, стал соавтором сенсации.
Но за минуту славы пришлось и заплатить. На пресс-конференции присутствовал кто-то еще из моих сограждан и побежал стучать к Харчеву. А у того появилась сладкая возможность отомстить мне за то, что оказался по моей милости да по собственной глупости в идиотском положении.
Как рассказал мне позднее Виктор Лебедев (да и другие источники подтвердили), на следующее утро посол созвал экстренное и секретное совещание старших дипломатов. На повестке дня был один вопрос: «Что делать с провокацией Остальского?» Посол склонялся к тому, чтобы послать срочную шифрограмму, чтобы ее прочитали все члены политбюро. Но послу хотелось на всякий случай заручиться поддержкой для столь резких действий. Вообще-то большинство оперативно-дипломатического состава всегда с послом согласно. Себе дороже с ним спорить. Но бывают редкие исключения. И вот одно из них случилось в тот день в советском посольстве в Абу-Даби.
Когда очередь дошла до резидента КГБ «товарища Ш.», тот, осудив, как полагается, «провокацию Остальского», высказал мнение, что с таким шагом, как посылка такой громкой депеши, может быть, и не стоит торопиться. «Остальский ведь человек Яковлева, а в политбюро, как говорят, сейчас сложилось некоторое напряжение между последним и товарищем Лигачевым… Нужно ли нам высовывать в этой ситуации голову и встревать в политические дискуссии на высшем уровне? Принимать стороны в этом споре? Или, может быть, лучше подождать, пока ситуация станет более определенной? Я бы проявил осторожность и склонился ко второму решению», – вроде бы сказал главный советский шпион в Абу-Даби. (За точность изложения не ручаюсь, но что-то в этом духе было произнесено.) И Виктор Лебедев, присутствовавший там как секретарь парторганизации, его поддержал.
И Харчев испугался. Представил себе, наверно, что станет личным врагом Яковлева. А заодно и Петровского. Да еще с резидентом на этой почве размолвка выйдет. Вспомнил, что с ним произошло в Москве, какую там провели против него интригу. И решил не рисковать, отложить сладкую месть до лучших времен. «Вы так считаете? Значит, нам пока не нужно высовываться? Подождать?» И вдруг получилось, что это чуть ли не всеобщее мнение.
А ведь уйди такая телеграмма в Москву, думаю, даже в то перестроечное время меня из «Известий» как пить дать уволили бы. Ну или выдавили бы. И никакой Яковлев меня бы не спас. Я не был уверен даже, помнит ли он мою фамилию, несмотря на то, что я действительно сотрудничал с его людьми в ЦК.
Да, получается, что «товарищ Ш.» с лихвой со мной за старый должок расплатился. Больше я никаких дел с посольством не имел. Работы было много, но при этом жизнь была интересной и достаточно комфортной – даже при скромных известинских командировочных. В трехзвездочной гостинице был отличный открытый бассейн. Вкусно и дешево поесть тоже не было проблемой, а в барах гостиниц немусульманам продавали коктейли и прочие алкогольные напитки – причем на удивление недорого. И главное: в январе месяце здесь было так же тепло, как в Москве в июне, почти все время сияло солнце, повышая настроение. Работа оставляла все же немного свободного времени, и с помощью Сережи Канаева и Виктора Лебедева я осваивал Эмираты, ездил по городу и – немного – по стране.