Судьба-Полынь Книга I

Болдырев Всеволод

Ильгар кивнул и вышел вон.

Пока Партлин и Тафель искали более-менее пригодный склон для спуска мулов и телеги — он держался у входа в берлогу, не снимая ладони с рукояти кинжала. Мало ли. Задумчивый взгляд обращался то к краешку солнца, то к узкой полоске противоположного берега.

На темном небосводе вспыхнула первая звезда, закатная охра быстро теряла краски.

Десятник продолжал мелко дрожать, словно только что выбрался из проруби и мокрым стоял на пути зимнего ветра.

От вопросов болела голова.

Что

за тварь? Откуда у нее такая мощь? Как почувствовала, что он заклейменный? Почему не убила сразу, ведь понятно — просто не захотела! На эти вопросы ответить могли разве что эйтары или Сеятель. Но даже до последнего добраться проще, чем вытрясти из следопытов разъяснения.

— Ма! — детский крик неприятно резанул по ушам. — Ма-а-а!

Дан стоял на коленях рядом со скорчившимся телом. Мальчишка разгонял руками рои мух, толкал и тряс обнаженную женщину.

Ильгар сжал зубы. Покосился на черный вход в глиняную хижину. Нож так и просился в руку. Дан, тем временем, взял у подоспевших жрецов бурдюк с вином. Принялся поить мать.

В это невозможно было поверить, но женщина слабо отвечала на заботу. Ее плечи дрожали, пальцы судорожно сжимались и разжимались, тело выгибалось, как от страшных судорог…

Тихий мелодичный свист наполнил воздух, подстегивая названных гостей убраться прочь. Ильгар сам не помнил, как оказался рядом с мальчишкой.

— Отойди.

Подхватил несчастную на руки, быстро понес к телеге. Следом за ним спешил Дан. Тагль уже настелила плащей поверх мешков с крупами.

— Аккуратнее! Она едва жива.

Жрица заботливо укрыла спасенную одеялом, подожгла пучок лечебных трав. Запахло камфарой, хвоей и еще чем-то терпко-сладким.

Десятник всмотрелся в лицо матери Дана.

Изможденное и обсыпанное веснушками, но с правильными, тонкими чертами. Наверное, красивой женщиной была, но близкая смерть наложила отпечаток. Потрескавшиеся губы мелко дрожали, вместо слов из горла вылетало бессвязное бормотание, щеки и лоб обожгло солнце.

Телега с плеском преодолевала брод, небо сверкало звездным серебром.

До Ильгара долетел смех.

Черноволосая стояла в густой тени, падающей от убежища, держа в руке свирель.

— И во мне есть свет, Человек-С-Печатью!

Черноволосая сдержала слово.

Утро застало странников не выспавшимися, мрачными, зато в своем уме. Это обнадеживало, хотелось верить, что жители Оврага все-таки вернутся домой.

Три дня они пробирались по разъезженной тропе, останавливаясь затемно и выставляя в караулы по четыре человека.

Колея, поросшая молодым кустарником, тянулась между рядами дубов и вязов бесконечно долго. Иногда спускалась в низины, дважды забирала круто вверх. Земля очистилась от глины, стала жирной и мягкой, кое-где на поверхности проступали широкие лужи. Телега застревала в них, но воины легко освобождали ее из вязкого плена.

Мать Дана металась в бреду,

подолгу лежала без сознания, а когда приходила в себя, бормотала нечто бессвязное.

Ильгара поражало, что женщина все еще жива. Она была истощенной и слабой. Тагль проводила рядом дни и ночи, но все ее припарки, травы и лечебные дымы не помогали, хотя жрецы Армии славились врачеванием. Десятник уповал лишь на то, что эйатры, когда догонят отряд, поделятся запасами своих чудодейственных трав.

Дан был вялым. Однако не отходил от телеги ни на шаг, докучал жрице вопросами. Дарующий держался в стороне, всем своим видом выражая презрение к окружающим. Словно спутники измарались в нечистотах. Договор с черноволосой называл позором, притом тактично умалчивал, что благодаря этому «позору» избежал участи несчастных селян. Ильгар плевать хотел на упреки. Отряд шел к цели, вполне возможно, что жители Оврага уцелеют, а о большем и мечтать не приходилось.

— Чертов индюк, — бурчал Дядька, зажав в зубах трубку. Леса вокруг считались безжизненными, так что можно было не бояться привлечь возможных врагов запахом табака. — Рожу кривит, будто мы его уксусом поим…

— Помолчи, — осадил ветерана Ильгар. — Темнокожий пес услышит. Хочешь получить десяток палок за оскорбление старшего?

— Упаси Сеятель!

— Может, пойти и доложить? — задумчиво проговорил Тафель. — А что — интересно посмотреть, как нашего старого пенька по горбу хлестать будут! Больно важный в последнее время сделался…

— Заткнись, — ответил Дядька беззлобно. — Давно пора лишить тебя чарки вина перед сном. Ты ж не воин теперь, а погонщик мулов и отважный страж телеги.

— Ничего-ничего, — насупился лучник, — рука заживет — я тебе тупой стрелой в задницу выстрелю в разгар битвы. Будешь знать.

— Лучше острой стреляй, чтобы наверняка. Иначе я тебе весь колчан запихаю туда, где мозги прячешь…

Настроение у воинов заметно улучшилось. Половина пути пройдена, скоро они переберутся через тонкий клин леса и окажутся у русла Нарью. По спокойной реке можно сплавиться на плотах, благо приречные поселения заключили союз с Армией еще девять лет назад.

К вечеру четвертого дня их нагнали эйтары.

Эльм мрачно выслушал рассказ о встрече с тварью. Покачал головой.

— Нельзя доверять таким созданиям. Они — зло. И вы совершаете зло, идя у них на поводу.

— А что было делать? — пробурчал Ильгар. — Не думаю, что даже навались мы все вместе, нам удалось бы прикончить ее.

— Она — ошибка тех, кто создал Ваярию. И существа, подобные ей, могущественнее иных богов… или демонов, как называете их вы.

Крапивка сорвал крохотный придорожный цветок воробейника и колючий стебель осота. Протянул оба растения Ильгару.

— Вот. Не могу сказать точнее. Если подумаешь, как следует, все поймешь сам.

Развернулся и ушел, оставив десятника недоуменно разглядывать цветок и сорняк.