Судьба — солдатская
Шрифт:
— Парку! Парку поддай еще!
Тот, зачерпнув из бочки с деревянными обручами какую-то малость, плескал на раскаленные камни и отскакивал в сторону. Пар густым, горячим облаком охватывал Петра… Кто-то говорил, моясь из ушата на нижней приступке, кажется Непостоянный Начпрод, что париться Чеботарев мастак, а Момойкин, тоже хлеставший себя с необъяснимой яростью, бурчал под ухом Петра:
— Сибиряк… Из Сибири, что ему. Там без веничка, говорят, как и у нас, на Псковщине, баня не баня…
Петр сполз сверху, когда тело
Георгий Николаевич, красный после парной, стоял в предбаннике уже одетый. Возле него топтались, напяливая на себя белье, Семен и незнакомый Петру боец. Чеботарев, одеваясь, сказал им, что пойдут с ним в лагерь сменить дежуривших там бойцов. Когда оделся и вышел из предбанника, увидал такую картину: под навесом стоял с выбитой крышкой бочонок, до половины наполненный самогоном. Петр удивился. Искал глазами Пнева. Но командир был в бане, парился.
— Кто приволок эту сивуху? — набросился он на захмелевших бойцов.
Все молчали. Петр толчком ноги опрокинул бочонок. Оглядел бойцов. Увидав Егора, который только перед этим, очевидно, выпил, потому что вытирал своей клетчатой кепкой губы, подошел к нему вплотную и строго спросил:
— А где завтрак? Это вы что, — и мотнул головой на откатившийся в сторону бочонок, — вместо завтрака? Где завтрак?
— А завтрак еще будет, — ответил Егор. — Приволокут с минуты на минуту… А самогон… ето как десерта. — И вдруг спросил: — А ты, извиняюся, кто тута? Замом тебя еще не сделали, кажись, ведь?
Вокруг заулыбались.
Петр не нашелся, что ответить. Посмотрев на Егора презрительно, он сплюнул и попросил Семена, чтобы тот вел к лагерю — сам дорогу туда знал плохо.
В лесу Семен предложил идти прямиком.
— Я тут каждую тропу знаю, — говорил Семен. — Охотиться здесь любил. Вообще, я люблю природу, — и стал рассказывать, как за год перед войной они здесь с Непостоянным Начпродом охотились и, заблудившись, еле вышли.
Минут через сорок впереди показалась прогалина, залитая водой и усеянная кочками. Кочки стояли близко друг к другу. Все запрыгали по ним, мокрым, прогибающимся под ногой. Георгий Николаевич, уронив коробку с дисками от пулемета, ругался и тянулся рукой к холодной воде. Достав наконец коробку, он снова запрыгал по кочкам.
Семен и боец стояли уже с той стороны прогалины на мшистой, обросшей багульником и болотной травой тропке.
— Ну и завел! — сказал в сердцах Петр, когда оказался рядом с Семеном. — Тут сам черт не пройдет. Видел я топи на Оби, а таких, правду скажу, еще не видывал.
Тот посмеивался:
— Хочешь, в топи заведу тебя? Это еще не топи. Топи, где и мне пройти трудно, а тут что! — Семен вдруг повернул голову в сторону бани. И все повернули, потому что оттуда, показалось, совсем рядом, донеслась четкая дробь немецкого тяжелого пулемета, в которую почти сразу же вплелись, приглушив ее, режущие автоматные очереди.
Все
— Что же это такое? — выдавил Георгий Николаевич и посмотрел на всех чуть не плача. — Немцы же это стреляют… Каратели.
Петра начало знобить. Слышал, как под самым ухом, перебивая огонь немецких автоматов и пулеметов, постукивают о листья дождинки. Видел, как у Георгия Николаевича бледнело лицо. Боец до крови закусил верхнюю губу и так сидел не шелохнувшись, будто замороженный.
А низкое, серое небо поливало осенний лес мелким холодным дождем. Облаков не было — плыла сплошная туманообразная масса. И даже не плыла, а как бы стояла на месте, готовая вот-вот снизиться и поползти по земле, утюжа все живое.
Первым опомнился Семен. Он посмотрел на Чеботарева и спросил, что же делать. Петра это привело в себя, и он бросился, будто его подхватило ветром, через прогалину к бане. Следом кинулись остальные. Бежали, не разбирая где вода, где кочки. Момойкин начал отставать. Петр вырвал из его рук коробку с дисками.
Когда подбежали к опушке, за которой стояла баня, стрельба уже стихала, только слышались отдельные одиночные выстрелы да рванула сырой воздух лимонка.
Немцы — взвод, не меньше, — скучившись у глухой стены, что-то горланили, размахивали руками… Перед навесом виднелись убитые бойцы отряда, они лежали и на поляне, особенно много в направлении к речке, вероятно, в последние минуты бросились на гитлеровцев, чтобы вырваться из кольца, но не сумели.
Но в бане еще были партизаны.
Петр и остальные, кто находился с ним, бросились на землю.
Среди немцев появился возбужденный Егор в клетчатой кепке набекрень. Показывая автоматом в руке в сторону лагеря Пнева, он торопливо говорил что-то офицеру-эсэсовцу. Появление среди гитлеровцев Егора как ошпарило Петра. «Сволочь!» — с ненавистью прошептал Чеботарев и нажал на спусковой крючок пулемета. Воздух рванула длинная очередь. Егор и офицер сразу рухнули на землю. Стоявшие возле них гитлеровцы бросились за угол бани, на поляну, к лесу и к речке. Петровы пули настигали их и навечно укладывали на сырую, чужую им землю.
С той стороны бани занялась, выплескивая пламя, стена. Из предбанника в белых кальсонах, без рубахи вышел Пнев. Левая нога у него была залита кровью и ступала нетвердо. В руке он держал трофейную немецкую гранату.
Гранату Пнев не бросил — только успел поглядеть в сторону стрелявшего Петра; гитлеровская пуля сразила его наповал, и он, выпустив деревянную ручку гранаты, ухватился за столб навеса и пополз по нему вниз…
Израсходовав диск, Петр понял, что вести бой дальше бессмысленно: оставшиеся в живых гитлеровцы спрятались за горевшую баню, а от деревни по лесной опушке бежали к ним на подмогу немцы с собаками.