Судьба — солдатская
Шрифт:
На пороге показалась Варвара Алексеевна. Петр сразу встал — будто перед командиром. Не зная, как себя вести, ждал, поспешно дожевывая хлеб.
— Ну, здравствуй, здравствуй, защитничек, — устало протянула она ему свою сухую руку. — Экуировать, значит, приехали? Всю Россию не экуируешь. Эх вы!.. Болтали, болтали, а теперь опять отцы за вас выправляй все. — И к Вале: — Чайник-то сними. Не видишь, кипит.
Валя сняла чайник. Налила Петру кипятку. Спросила у матери:
— Не дали хлеба-то?
— Как видишь, — ответила мать, положив на скамью пустую сумку. — Акулина осталась… Может,
Петр пил, обжигаясь, слабо заваренный чай. Пил не садясь. Когда Варвара Алексеевна вышла из кухни, предложил:
— Так сходим к Соне-то?
Они вышли из дома. Пока шли до моста через Пскову, их дважды останавливал военный патруль. Петр показывал документы, и их пропускали.
Дверь в сени была закрыта. Валя сходила к соседям. Там сказали, что Соня как будто дома. Петр постучал в дверь из тонкого теса. Дверь задрожала.
Соня, распахнув окно, высунулась наружу и увидела Валю.
— Ты?!
Они ждали еще минут пять. Наконец внутренняя, из коридора, дверь заскрипела на петлях.
— Подожди, Валюша, сейчас, — говорила Соня, копошась в сенях. Петру показалось: в чулан кто-то вошел. — Не ждала.
— Вижу, что не ждала, — весело ответила Валя и толкнула Петра за угол сеней: — Спрячься.
Соня была в домашнем ситцевом платье. На румяном лице подруги Валя заметила растерянность. Такой Соня делалась всегда, когда ее в чем-то уличали.
— Значит, не ждала? — пристально оглядела подругу Валя. — Хороша. Ничего себе. А я тебе сюрприз приготовила.
— Письмо от Петра получила?
— Впускай, тогда скажу.
Валя притворно насупилась и направилась в сени.
Соня хотела уже закрывать дверь, но в это время из-за угла вышел улыбающийся Петр. Соня сначала было не поверила, что он один, без Федора, и, придя в себя, как это делала она всегда, ойкнула — очевидно, так у ней получалось от избытка чувств — и бросилась за сени. Убедившись, что Федора нет, схватила Петра за плечи. Долго вопросительно смотрела в его сияющие глаза, будто хотела узнать: почему он один? Потом, прислонив рывком к его плечу голову, отстранилась и снова побежала за сени. Заглянув за угол, вернулась.
— А Федя?.. — глаза Сони беспокойно остановились на Петре.
— Один я. За семьями приехал, — сказал Петр и пошел в дом.
В комнате все было как прежде. Заправленная кровать Сониной матери стояла в углу слева. Вздымались к невысокому потолку взбитые пуховые подушки… Кушетка справа укрыта ситцевым чехлом, давно сшитым Соней на руках. На столе, застланном вязаной скатеркой, стояла с колокольчиками и ромашками кринка.
— Откуда это цветы у тебя? — сразу же обратила внимание Валя на кринку.
— Откуда? — спросила Соня и, смешавшись, стала их нюхать. — Это я… нарвала…
Валя увидала на спинке стула мужской пиджак. Соня стала против стула, пытаясь загородить его от Петра и Вали, потом поняла, что это глупо, и, взяв пиджак в руки, понесла его в коридор.
— Ну и ну, — только и сказала Валя, когда та вышла, а Петр, ничего не говоря, поднялся и заходил по комнате.
Сони не было долго. Вернулась расстроенная, без пиджака. Сказала, садясь на стул:
— Что же вы стоите? И к Петру: — Рассказал бы, как вы живете? Где
— Да так… Живем… — неопределенно ответил Петр, думая все о пиджаке: «Откуда он?.. Не успел Федор из головы выветриться, а тут… другой».
Ему не хотелось больше быть у Сони. Подмигнув Вале — пойдем, дескать, — он остановился у двери. «Порадую Федора, — рассуждал про себя Петр. — Вот еще мне вертихвостка!» — И вспомнил, чем кончилась, по рассказу Зоммера, их помолвка. Оказалось, она переросла у них, как выразился Федор, в свадьбу. Вот как это вышло. Сидели они за праздничным столом втроем: Федор, Соня и ее мать. Выпили. Закусили. Мать куда-то ушла. «Ну, я осторожно начал, — рассказывал Петру Федор, — а Соня и поставила над всем точку. Судьба, говорит, видно: не могу я против твоей воли. Да и посуди: что ждать нам твоей демобилизации? Да и к чему ждать?..» Рассказывая, Зоммер делал вид, будто смущается, потому что получилось у них очень уж прямо. Но возразить, дескать, Соне не смог, только спросил: «А как мать на это посмотрит?» «На что на это?» — удивилась в ответ Соня. «На что, на что, — заворчал он. — На то, что поженились, не расписавшись еще». «Улажу, — проговорила она. — Я ведь у ней активисткой слыву, а активистка должна ломать старые представления о браке…» Слушая Зоммера, Петр удивлялся своему другу: не промах, мол. «И тут не изменил себе», — думал он, позавидовав Федору, потому что Софья, ясно, теперь его, а вот Валя — это еще на воде вилами писано… Только и сказал, когда Зоммер смолк: «Получилось, ты женился до войны, а мою свадьбу справлять после войны будем…»
Соня, играя какую-то сложную, еще непривычную роль, заискивающе смотрела Вале в глаза. Сказала:
— Что вы насупились? Это пиджак… родственник приехал из деревни… Ушел в город, а пиджак не надел.
— Ой, не врала бы уж, Сонька! — сказала в сердцах Валя. — У тебя никаких родственников никогда не было.
— Не было, а вот стал.
— Ладно, пошли, Валя, — холодно сказал Петр, нахлобучивая на голову пилотку и направляясь из комнаты.
У Сони заблестели, налившись слезами, глаза.
— Подожди, я все объясню, — она схватила Валю за руку. — Это… — И смолкла. Потом уже в коридорчике прошептала: — Я… не могу сказать правду. Это… совсем не то, о чем вы подумали…
— Что не то? — Валя вырвала руку. — Зачем объяснять? Что мы, маленькие?
Возбужденные Петр и Валя спустились по ступенькам крыльца и направились на улицу.
Соня, уткнувшись в косяк, кусала губы, чтобы не заплакать. Пересилив себя, открыла задвижку чуланчика. Оттуда вышел парень лет двадцати восьми.
— Что-нибудь случилось? — спросил он.
— Ничего не случилось, Еремей Осипович, — ответила Соня. — Подруга приходила с женихом своим. Обиделись… думают, я любовница ваша. — И закрыла сени, набросив на петлю большой ржавый крючок. Пройдя с Еремеем Осиповичем в комнату, с горькой усмешкой посмотрела ему в глаза: — Эх, конспираторы! Не надо было вам и прятаться. Не фашисты шли ведь, свои.
Всю дорогу Валя и Петр молчали. Когда подходили к дому, Валя остановилась.
— Как же теперь мне к Соньке относиться? — сказала она. — За подругу ее считать? Да?..