Судьба вампира

Крик Дэннис

Старик сделал вид, что не услышал.

— Дочь моя, скажи нам, где ты его спрятала? Скажешь — и я замолвлю за него слово на суде Собрания.

— Я никого не прятала, клянусь.

— Упрямишься? Глупая девка! Защищая исчадие ада, ты сама одной ногой стоишь в геенне огненной!

— Могу я узнать, в чем вы обвиняете его?

— Твой брат — вампир! Мы, все здесь собравшиеся, знаем это. И ты в том числе!

— Мой брат — человек. Поверьте мне, я прожила с ним всю жизнь… — Ты не знаешь его. Не знаешь, на что он способен!

— Могу свидетельствовать,

что он невиновен.

— Невиновен, говоришь? И откуда такая уверенность? Ты не спрашивала себя, с чего это он вдруг прозрел? Ни с того, ни с сего в один прекрасный день проснулся зрячим! Думаешь, бог дал ему зрение?

— Я думаю, что случилось чудо…

— Чудо… Как бы не так! Открой глаза, Камелия! Он продал душу дьяволу в обмен на исцеление! Теперь душа его черна, душа его — душа вампира!

— Это неправда, — тихо сказала Камелия, но голос ее уже не был столь уверенным.

— Мы все равно найдем его. И уж поверь, тогда его участь не будет зависеть ни от одного моего слова.

— Какая разница, святой отец? Его участь уже предрешена, и вас ничто не переубедит. Вам даже не нужны доказательства. Достаточно лишь того, что кто-то видел моего брата у Пиалы в ту ночь, когда пропала дочь пекаря.

— Будет суд, и он решит, что ждет твоего брата.

— Знаю я ваши суды. Вы невиновных на костры отправляете так же часто, как и хороните погибших на войне. Вы и моего брата отправите туда, не задумываясь! Так ведь? Вы ведь лучше меня знаете, святой отец, что такие дела решаются не в зале судебных заседаний, а за письменным столом Священного собрания.

— Мы делаем все, чтобы успокоить толпу и не допустить самосуда.

— Ради этого вы поступаете как галаверы и готовы обвинить любого, на кого покажут пальцем?

— Ерунда! — пытаясь справиться с нервным тиком, священник то и дело прикладывал к лицу руку и разглаживал щеки.

Четверо скобров с собаками спустились с лестницы. Самый высокий из них, и, судя по всему, самый старший, заговорил первым.

— Святой отец, там никого нет, — он растерянно пожал плечами.

— Как нет?

— Не знаю. Мы перевернули все вверх дном. Но никого не нашли.

— Черт возьми! — священник перевел взгляд на девушку, он был исполнен гнева.

— Я же видел, как он входил сюда… Где же он?

— Может, сейчас вы мне дадите высказаться?

— Говори.

— Мой брат ушел из города. И это чистая правда. Он покинул Менкар и больше сюда никогда не вернется, — после ее слов Эскудо заскулил.

— Если это действительно так, — священник прикусил губу, — мы найдем его везде. Он должен понести заслуженное наказание. И он его понесет, ибо виновен в преступлениях против бога и людей!

— А вам не кажется, что для обвинения нужны какие-то доказательства? Вы что-нибудь нашли здесь, что свидетельствовало бы о его вине перед вами и богом?

В ответ отец Антоний крякнул и отвернулся.

— Я видел, как из окна вашего дома вылетело оскверненное распятие, — начал он. — Наверняка это сделал

Люций.

— Это не преступление.

— Святой отец? — священник повернулся к скобрам.

Один из них держал в руках окровавленную одежду поэта. Он только что вытащил ее изо рта своего пса.

— Вот и доказательства, Камелия! — растерянность на лице священника сменила победоносная улыбка.

День пятый. Тэо Брукс

С каждым часом он слабел. Синяки под глазами почернели, кожа на висках провисла, щеки втянулись. На грудь давила тяжесть, и каждый вздох давался с трудом, вызывая свистящие хрипы на выходе.

Неужели именно так себя чувствует человек перед смертью?

Он коснулся кожи лица — та буквально осыпалась мелкими чешуйками. Он старел, его плоть отмирала, и силы покидали его. Он знал, что совсем скоро, если не насытится, то окончательно потеряет способность передвигаться и умрет. Жжение в уголках глаз, не терпящих частых морганий, изнуряло. Боль, столько времени непрестанно терзающая его горло, была ужасной. Близость насыщения, совсем недавно казавшегося ему таким реальным, таким доступным, кружила голову. И если раньше это самое насыщение было удовольствием, что называется, из запретных, то теперь, почувствовав новые возможности и силу, писатель не сомневался в том, что может все.

Чтобы жить, он должен пить кровь. И он будет пить кровь. Выбор сделан, и назад дороги нет. Он примет это как данность и свыкнется. Нужно только дать себе освобождение. Нужно найти новую жертву…

Больших трудов ему стоило потерпеть до ночи. Но когда эта самая ночь опустилась на город, и он в предчувствии свершений готов был отправиться на охоту, в дверь тихо постучали.

Виктор почувствовал, как голод и страх гонят его прочь из номера, но вопреки инстинктам не кинулся к окну, а пошел к двери.

Ощущение того, что его накрыли, стало медленно овладевать всем его существом. Отчаяние — бестолковое и занудное чувство, место которому в темнице на задворках сознания, подступило к сердцу.

— Откройте, — в его размышления вмешался голос за дверью. — Я знаю, вы дома. Откройте.

Копы…

Писатель притаился у стены.

Сначала они стучат, а потом выламывают дверь.

— Вас зовут Виктор Мурсия, и вы скрываетесь от полиции за убийство двух человек. Но я знаю, что вы невиновны.

— Кто ты такой? — Виктор спросил раньше, чем успел осознать, что копы не говорят подобным образом, когда хотят схватить преступника.

— Меня зовут Тэо Брукс. Я пришел вам помочь.

— Откуда ты меня знаешь?

— Я вас не знаю. Но мне кажется, я именно тот человек, который вам сейчас нужен. Я могу все объяснить.

— Утешает, но не слишком, — сарказм затмил волнение. — Ты сказал, что пришел помочь мне. Каким же образом? И, самое главное, зачем?

— Откройте дверь и выслушайте меня. Если вы меня не выслушаете, то рискуете навсегда остаться таким, как сейчас.