Судьба выбора
Шрифт:
Слушай только себя, потому что жизнь она твоя, и спрос с тебя будет!
Целую, Бабушка. Люблю».
Я плакала, хотя письмо было совсем не грустным, были приятно читать все то, что я так хотела услышать. Услышать хоть от кого-нибудь. Почему бабушка не сказала мне все это прямо? В тот день мы говорили с ней, и она, насколько я помню, восприняла не очень хорошо идею поступить на хореографа. Неужели написать что-то намного проще, чем произнести вслух? Я и сама такая же. Призналась Кириллу через письмо, рассталась через сообщение. Зарываю голову в песок, не могу сказать прямо.
Перед сном я листала чаты
А потом среди сообщений я нашла переписку с «Андреем Воронковым».
Он писал: «Здравствуйте! Вы случайно не родственница Юлии Михайловны Асеевой? В девичестве Златовой. Понимаете, я внук Василия Воронкова. В молодости они дружили, потом связь прервалась. Мой дедушка хотел бы ее найти».
Я прочитала свой ответ три недели назад: «Извините, слишком поздно, бабушка сильно болеет и не узнает даже родных». Я заплакала. Третий раз за день.
Перед сном вспомнила о Глебе. Может, «завтрашний» день будет лучше? Хотя что это изменит? Бабушку это не вылечит.
Я поискала по соцсетям страницу Глеба. На одной был указан статус «в активном поиске». Значит, в этой «реальности» он так никого и не встретил? Почему-то я улыбнулась. Может, он даже в этой реальности ждёт меня?
Глава 20
Проснулась я с чувством надежды на лучшее. Может быть, я победила в «Танцах»? Вряд ли, конечно, но как же приятно представлять такую картину: как я стою на сцене, говорю всем «спасибо-спасибо», а огромный зрительный зал аплодирует. А мама смотрит по телевизору и плачет от гордости. Высоко беру, конечно, но в своих мечтах я очень амбициозна, не то что в жизни. Сколько часов перед сном я провела в фантазиях, что стоит мне только станцевать, и все кругом сразу бросятся ко мне с просьбой дать им автограф. Не знаю, откуда такое желание. Если задуматься, ведь мало что изменится, если я стану известной. Это все равно буду я прежняя, ну, может, самооценка немного поднимется. Просто меня будут знать больше людей. Но разве этим я смогу доказать маме, что я чего-то стою? Или доказывать нужно не маме, а себе?
— Доброе утро, Полина, сегодня на пары пойдёшь? Или у тебя традиция — прогуливать в День святого Валентина? — спросила соседка Настя.
Странно, вижу ее третий раз в жизни, а такое чувство, что знакомы очень давно.
— Не пойду, что там вообще делать?
Она, кажется, даже не удивилась моему ответу. Наверное, привыкла, что раз в год я схожу с ума.
Я задумалась: спросить у неё про шоу? Знает ли она все подробности? Но терпеть не было сил, и я выпалила, не очень заботясь о том, как странно это прозвучит:
— Расскажи, что там у меня с танцами?
Настя сделала серьёзное лицо и, немного помолчав, ответила:
— Ну, не берут, что поделаешь, давай ты не будешь хотя бы сегодня об этом?
— Куда не берут?
И снова на меня смотрят как на ненормальную.
— В школы танцев тебя работать не берут. Хотя ты и ходишь постоянно по собеседованиям.
Я села на кровать. В душе что-то рухнуло, стало нечем дышать. Если меня не берут работать хореографом, то я точно провалила и кастинг в шоу.
— А что с танцами в общежитии?
— У тебя сегодня день самоистязания,
— Нет, ладно забудь, видимо, здесь тоже все плохо.
У меня закапали слёзы из глаз. Настя села рядом со мной на кровать и начала меня утешать. Хорошая у меня соседка. Но почему моя жизнь с каждым годом становится все хуже и хуже? Зачем эта дурацкая книга разочаровывает меня раньше времени? Как мне вообще теперь жить, если я вернусь обратно?
— Ну ладно тебе, все наладится. Просто год трудный. Все разом накопилось. Бабушка болеет, вы редко видитесь, с Глебом совсем перестали встречаться…
Я вытерла слёзы и попыталась успокоиться.
— А с ним-то почему? — я спросила это, скорее, у себя. Так вопрос в пустоту. Настя только пожала плечами.
Потом она ушла на пары, а я начала листать соцсети. Особенно тщательно я просматривала чат с Глебом. Сухие слова, редкие сообщения, теперь отыскать «сердечки» и «поцелуи» в словах стало сложно. Приходилось долго-долго отматывать наверх. Что произошло? Сегодня 14 февраля, неужели даже в этот день у нас не назначено свидание? Я написала ему первой и предложила встретиться. Он прислал короткое «ОК». Первый раз Глеб напомнил мне Кирилла.
Когда я начала одеваться к свиданию, я поняла, что потолстела. Откуда-то появился выпирающий живот, джинсы с трудом застегивались. Никогда такого не было. Сколько мне сейчас? Двадцать лет. И здрасьте — лишний вес. Что будет дальше? Спина заболит, зрение испортится? Нет, я к этому не готова. Если вернусь, перестану есть так много сладкого.
Мы встретились вечером около общежития. И пошли гулять по ближайшим улицам. После приветствия и сухого объятья, Глеб не произнёс ни слова, мне от этого стало неуютно, и я начала болтать. Всякую ерунду. О математике, о бабушке, о ее дневнике. Рассказываю, пытаюсь развеять напряженную обстановку, а он меня перебивает грубым тоном:
— Ты можешь перестать болтать? Ты три раза сказала одно и то же.
Я замерла, не знала, что и ответить. Никогда не видела Глеба таким. Совсем недавно, как будто вчера, он писал мне в переписке: «Мне очень нравится тебя слушать. Как же я скучаю по твоему голосу!» Вообще Глеб — единственный человек в моей жизни, который пытался меня разговорить. Которому было дорого каждое мое слово. А теперь такие слова.
Его слова с разницей в несколько лет. С какой большой разницей.
Какой глупой и наивной я была! Конечно, букетный период не может длиться вечность. Но я верила, что моя сказка началась и никогда больше не закончится. Что он будет каждый день обнимать меня как в последний раз. Целовать и говорить все те слова, что и раньше. Но проблема в том, что цветы не могут цвести вечно. Так и наша любовь завяла, стала обыденной.
Нет, если бы это была настоящая любовь, такого не случилось бы. Я просто сделала неправильный выбор. Я ошиблась.
И в нем тоже ошиблась. Я спросила:
— Что случилось, почему ты так разговариваешь?
— Просто устал.
— От меня?
— Нет. Просто плохое настроение, извини.
— Стоп, скажи, что произошло? Почему ты так со мной разговариваешь? Ты меня больше не любишь? — я не ожидала от себя такой смелости. Впрочем, Глеб тоже. Я поняла это по его испуганному взгляду и тому, как он поворачивается ко мне и обнимает.