Судьба запасного гвардейца
Шрифт:
– Папа с мамой поехали кататься... и Павлик поехал. Гасилов вздохнул и ничего не ответил. Он уселся на диван, подозвал к себе Павлика.
– А ну-ка, малыш, - начал он доверительно, - покажи папе свой пропуск.
Павлик удивленно поднял брови и засунул руки в карманы, потом протянул отцу открытые ладошки. Витаминных шариков было теперь гораздо больше. Павлик вопросительно посмотрел на Гасилова, тот молча кивнул, и Павлик разложил шарики на диване.
– Скажи, Павлик, зачем ты достал вчера из шкафа банку с этими шариками?
–
Павлик, не очень любивший такой тон, поколебался немного, посмотрел в одну сторону, в другую и неожиданно сказал:
– Это не я, это Джимка...
– Павлик, скажи правду: кто вынул из шкафа банку и съел почти все шарики?
– Джимка, - упрямо повторил мальчик.
– Неправда, Павлик, это сделал ты.
– Нет, Джимка!
– Ну, если так, я его накажу как следует. Пусть в другой раз не открывает без спросу шкаф и ничего оттуда не берет...
Гасилов говорил и наблюдал за мальчиком: какое впечатление произведут эти слова?
Павлик явно растерялся, лицо его сморщилось. Он и жалел собаку, и повторял упорно:
– Джимка взял... Джимка нехороший...
– Нет, Павлик, это ты нехороший, - тоскливо сказал Гасилов.
– Зачем же ты желаешь зла бедному псу и для чего обманываешь папу? Ты, наверно, был голодный, искал, чего бы поесть, и достал эту банку. Так ведь?
– Так, - сказал Павка, явно пораженный.
– И Джиму ты немножко отсыпал, да?
– Отсыпал, - прошептал Павлик.
– Он так смешно за ними гонялся по комнате! Это я взял... и он тоже взял.
"Все же упорствует, - подумал Гасилов.
– Не хочет до конца сознаться. Что ж, все понятно. Некому его воспитывать. Я весь день на работе, а тетя Фрося - она, конечно, не воспитательница, ей лишь бы сготовить да накормить. Вон даже и одеваться ребенок сам не научился..."
Так Павлик провел целый день у отца на работе. Сослуживцы обратили внимание, что инженер Гасилов лишь наскоро перекусил в столовой и понес обед к себе в кабинет. Вообще семейная жизнь этого человека многим казалась таинственной и в чем-то, возможно, трагичной. Он никогда не говорил о себе, своих делах, но постоянно выглядел озабоченным, а иногда и удрученным.
Трудно сказать, случайно или умышленно вошел к нему на этот раз в кабинет инженер-майор Тамарин, секретарь партийного бюро.
Тамарин увидел мальчика, с аппетитом уплетавшего горячий обед.
– У вас, оказывается, посетитель, - пошутил он.
– Посетитель поневоле, товарищ инженер-майор. Познакомьтесь, пожалуйста. Мой сынишка Павлик.
Тамарин с улыбкой протянул мальчику руку. Потом, скользнув взглядом по мрачному лицу Гасилова, спросил:
– Что с тобой, Юрий Петрович? Впервые тебя таким вижу. Жена, что ли, захворала? Или неполадки семейные?
– Не надо об этом!
– коротко обронил Гасилов...
Спустя немного времени Гасилова вызвали к начальнику, генералу. В кабинете генерала он увидел Тамарина
– Что у вас произошло, Юрий Петрович?
– мягко спросил генерал.
– Вы должны понять, не любопытство заставляет нас задавать этот вопрос. Какие обстоятельства заставили вас тащить сынишку с собой на работу?
– Товарищ генерал, это чистая случайность. Я не мог предупредить. Мальчик никогда больше тут не появится, просто сегодня так неудачно вышло...
– Юрий Петрович, друг дорогой, да мы даже рады такому гостю! Вот мне сейчас Тамарин рассказывал, что мальчик - вылитый вы, хотя и другой масти. Я с ним тоже охотно познакомлюсь, но если вам помощь нужна - скажите, не таитесь... Что у вас там такое с женой?
– Да нету у меня жены, - отчаянно сказал Гасилов.
– Один остается мальчишка, вот и получилось.
– И хорошо, что получилось. По крайней мере, мы теперь будем знать, какая помощь вам необходима. А насчет жены... извините. Лично я по таким вопросам в анкету не лезу.
Вскоре после этого разговора Гасилову предложили оставить дачу в Пушкино и поселиться в Москве. Павлика определили в круглосуточный детский сад. Но до переезда Гасилова из Пушкино Тася Короткова с подругами заботились о Павлике.
Так Гасиловы стали москвичами.
МУЧИТЕЛЬНЫЙ ВОПРОС
С тех пор, как я отыскал Юрия Петровича и Павлика в Москве, жизнь их, что называется, протекала у меня на глазах.
Однажды Гасилов подробно рассказал мне о своем разговоре с сынишкой, происшедшем вскоре после того памятного дня, когда вся наша страна торжественно отметила День Победы.
Гуляя по улице с отцом, Павлик как будто даже не замечал надетых по случаю первого после окончания войны воскресного дня орденов и медалей на груди Гасилова. И вообще было похоже, что его вовсе не тянет гулять. Шагал он медленно, то и дело оглядывался, потом вовсе остановился.
– Папа, - спросил он таинственно, - а что, если мама наша уже дома?
Гасилов, постоянно готовый к этому вопросу, ответил:
– Нет, сынок, она еще не приехала.
– Почему не приехала? Войны же больше нет!
– допытывался Павлик.
– Война была далеко-далеко от дома, ей нужно долго ехать, - сказал Гасилов, удрученный необходимостью постоянно обманывать малыша.
– А она уже едет к нам, наша мама?
– снова спросил Павлик.
– Да... она в дороге.
Это был единственный ответ, в который сам Гасилов твердо верил. Да, она была для него еще в дороге к его дому, женщина, которую Павлик мог бы назвать матерью.
...Между тем в эти самые дни возле одной из советских пограничных станций остановился прибывший из-за рубежа поезд. Среди пассажиров поезда не было ни одного человека, знакомого Гасилову. Ничего не сказало бы ему тогда и имя Анны Тимофеевны Марсовой, капитана медицинской службы. После демобилизации она возвращалась в родную Москву.