Судьба. Книга 1
Шрифт:
— Хочешь наняться, отец?
— Хочу, сынок… Нужда моя хочет… — вздохнул Мурад-ага.
— А ты случайно терьяк не куришь? — Что-то очень ты бледный.
— Нет.
— Подозрительный у тебя вид, — гнул своё черноусый. — Наверно бегаешь по ночам в курильню, а а по утрам ходишь, как больной.
— Если так думаете, ищите себе другого работника! — не сдержался Мурад-ага.
К ним подсел сутулый белобородый старик в небогатой одежде.
— И ты здесь, Чары? Работника хочешь нанять?
— Здравствуйте, уста-ага [91] …
— Не похоже, чтобы курил. Но всё равно тебе, Чары, нужен молодой, здоровый парень, чтобы день бегал — не уставал. У вас ведь работы много.
— Верное ваше слово, уста-ага, хозяйство у нас большое. Спасибо за совет. Пойду, пока не поздно, поищу другого работника.
91
Уста — мастер, обращение к ремесленнику.
Уста-ага опустился на корточки.
— Как вас зовут?
— Мурадом зовут.
— Хорошее имя… Семья есть?
— Есть.
— Село ваше где?
— Село наше в нижней стороне.
— Назовите наиболее известных в селе людей.
— Сухан-бай. Мы его Суханом Скупым называем. Арчин Мерел…
— А-а-а… так вы из села Мереда? Очень хорошо… А почему у вас лицо бледное, болели, что ли?
— Да, долго болел, — вздохнул Мурад-ага. — Совсем недавно поправился.
— А какой табиб вас лечил?
— Никакой. Бедный я человек, нечем табибу платить.
— Так… Ну, ничего, бог даст, поправитесь совсем. Если хотите, я могу вас нанять. Работы у меня немного: всего три танапа земли да скотина кое-какая. Будете на земле. Больше ничего вам поручать не стану. Скотина только… Зовут меня Аннагельды-уста. Наверное, не слыхали, не такой уж я известный человек… По серебру работаю, делаю женские украшения, продаю на базаре. Батраков у меня до сих пор не было… Сын был, да аллах прогневался, помер сын, а мне скоро седьмой десяток стукнет, трудно одному. Вот и решил нанять… Да, смерть не щадит никого…
— Эх, уста-ага, — сказал Мурад-ага, — не знаю, что лучше: жизнь или смерть, но молодому, конечно, не следует умирать. Ранняя смерть тяжела, хотя иной раз и подумаешь, что лучше уж умереть, чем так жизнью мучиться.
Аннагельды-уста проницательно посмотрел на своего немолодого работника, хотел что-то сказать, но промолчал. Сговорились они за шесть туманов, пару верхней и две пары нижней одежды в год. Это была не ахти какая богатая плата, но частенько платили ещё меньше, а белобородый уста казался приветливым и добрым человеком.
Дорога маленьких — узка
Абадан выдали замуж два года назад. Она была младшей в семье и, прощаясь с ней, мать постоянно сетовала, что теперь они со стариком остаются одни. Однако, прожив с мужем положенное время, молодая женщина вернулась под родительский кров и до сих пор ждала, когда муж выплатит оставшуюся часть калыма.
Тяжёл этот нелепый обычай, особенно когда любишь, — а здесь был редкий случай замужества по любви, — но
Мать Абадан не возражала. Угнетённая недавней смертью сына, она всё равно не показывала своего горя на людях, радушно встречала пришедших: «Проходите, голубушки, проходите, милые. Только вам сейчас и посмеяться, а к старости ближе — разучитесь шутить, как и мы, старики. Смейтесь, вволю, пока смеётся, сейчас я вам чаю вскипячу». Не возражал против таких собраний и хозяин дома, старый Аннагельды-уста.
Уже долгое время жил Мурад-ага в доме мастера. Познакомившись поближе с небольшой дружной семьёй Аннагельды-уста, он привязался к ней и полюбил всем сердцем и хозяина, и хозяйку, и Абадан за их сердечность и доброту. А они в свою очередь ценили честность, добросовестность и душевность Мурада-ага.
Работы и в самом деле оказалось немного, бывший чабан, несмотря на отсутствие навыков земледельца, справлялся с ней, а потом, когда привык, у нега даже стало оставаться много свободного времени. По старой чабанской привычке он сначала пытался отдать свободные часы раздумьям, но тогда притухшая боль становилась острее, сердце дёргало, словно больной зуб, Мурад-ага начинал тосковать, и искал какое-нибудь занятие, лишь бы забыться, уйти от тревожного комариного звона мыслей.
Как-то Аннагельды-уста предложил ему:
— Переезжай ко мне окончательно, всей семьёй! Место для кибитки возле нас найдётся, подрабатывать можно дополнительно в ауле. Или даже вот что: отдам я свою землю тебе в аренду. Самому мне её уже никогда не обрабатывать, наследников у меня нет, а тебе и сын твой поможет. Насчёт арендной платы — сговоримся: сколько сумеешь, столько и будешь платить, а там поживём — видно будет…
Усевшись на кошме в тени мазанки, служившей хозяину мастерской, Мурад-ага подумал, что предложение Аннагельды-уста — это, может быть, лучшее из того, что могла дать ему судьба. Вот только уходить из родных мест… А что там для него родное? Его дом — необъятные Каракумы, в ауле он — случайный гость. Что привязывает его, безземельного, к нищей лачуге в ряду Сухана Скупого? Надо только с семьёй повидаться, посоветоваться, а там — и перебираться поближе к доброму Аннагельды-уста.
Из-за кибитки, где на теневой стороне расположились пришедшие к Абадан женщины, доносились обрывки разговора, перемежаемые взрывами смеха. «Хорошая дочка у хозяина», — подумал Мурад-ага, Он снял халат, свернул его и подложил под локоть вместо подушки. Из кибитки выглянула хозяйка, скрылась и через минуту появилась с пиалой и чайником чая.
— Спасибо, Амангозель-эдже, — сердечно поблагодарил её Мурад-ага.
— Пей-пей, — отозвалась хозяйка; по возрасту она была значительно моложе своего мужа и являлась, пожалуй, почти ровесницей Мурада-ага. — Отдыхай. Чаю попьёшь, я кислого молока с хлебом тебе вынесу…