Судьба
Шрифт:
Рабочие встретили юристов, вернувшихся из процесса, с непокрытыми головами. Их приветствовали громкими возгласами, рукоплесканиями, словами благодарности. Вдоль дороги, по которой через поселок ехала коляска, стояли женщины и мужчины, махали шапками, платками.
Самыми популярными людьми на приисках стали юристы. О них говорили повсюду, превозносили за благородство и бескорыстие. Все были невероятно удивлены тем, что юристы за выступление на суде не взяли с рабочих ни копейки.
Рабочие стали поговаривать о том, не поручить ли этим юристам вести процесс против
Первыми послали к Керенскому своего ходатая рабочие Надеждинского прииска. Поручили переговорить с Керенским Завалину.
Завалин легко нашел в главной конторе господина Керенского. Он сидел в небольшом кабинете и читал какие-то бумаги. Завалина присяжный поверенный встретил холодно.
— Чем могу служить? — строго спросил он.
— Ваше высокородие, — спокойно заговорил Завалин, — меня к вами прислали мои товарищи по очень важному делу.
Керенский уставился на Завалина:
— Какое, у вас дело?
— Мы решили возбудить судебное дело против тех, кто расстрелял наших товарищей у моста. Очень просим вас согласиться вести этот процесс. Не отказывайте нам, ваше высокородие.
— Так следствие еще не закончилось, виновники пока не найдены. — Керенский откинулся на спинку кресла.
— Ваше высокородие, виновата во всем администрация корпорации.
Керенский нахмурился. Большие на выкате глаза стали злыми:
— А сможете ли вы доказать, что это не было бунтом? Что рабочие толпы шли к главной конторе не со злым умыслом? Нам известно, что вы намерены были разоружить воинскую команду и совершить самосуд над инженерами.
— Ложь! — крикнул Завалин. — Все это — ложь. Мы шли к прокурору вручить ему сознательные записки.
— А свидетели у вас есть?
— Будут свидетели.
— Вот тогда и приходите ко мне. Вот тогда мы и поговорим.
…Через два дня Завалин опять пошел к Керенскому и положил ему на стол письменное свидетельское показание священника Благовещенской церкви Надеждинского прииска отца Сергея. Отец Сергей готов был принести на суде присягу в том, что все рабы божьи, умершие в больнице от тяжелых ран, которые перед кончиной исповедывались, причащались и соборовались у него маслом, на духу сказали: ни в словах, ни в помыслах наших не было греховодных намерений поднять руки против себе подобных. Мы шли к главной конторе по совету господина Коршунова, дабы вручить в белые руки его высокородия господина Преображенского сознательные записки и слезно попросить товарища прокурора защитить повинно пострадавших людей, угодивших в тюрьму. Господин Коршунов встретил нас у моста и также подвергся смертельной опасности.
Далее, священник перечислял фамилии и имена людей, принявших перед смертью святое причастие. Их было много, десятки фамилий, и Керенский не стал читать до конца.
— Оставьте это у меня, — сказал он. — Я приму от рабочих это дело, но труд мой должен быть вознагражден…
— Назначайте вашу цену, — поймал его на слове Завалин, — Вы все сполна получите.
—
— Ради бога, ваше высокородие, посоветуйтесь, чтобы все было по закону. Мы подождем. Только, пожалуйста, не откажите нам.
Керенский проводил Завалина к порогу и простился с ним за руку.
Бодайбинская пристань была запружена народом. Впереди разношерстной толпы красовались чуть ли не вое чиновники корпорации «Лена Голдфилдс», юристы сенатской комиссии, полицейские чины, городская администрация, местные богачи.
На пристани толпился народ по случаю прибытия в Бодайбо сенатора господина Манухина, главного управляющего всеми приисками корпорации Иннокентия Николаевича Белозерова, иркутского генерал-губернатора Николая Николаевича Князева.
Впервые в город Бодайбо приезжали такие высокопоставленные гости.
Как только вдали показался пароход и дал третий гудок, три бодайбинские церкви ударили во все колокола. Духовой оркестр, выстроившийся на берегу, заиграл «Боже, царя храни».
Пароход подошел к причалу, спустился трап. Встречающие господа и их супруги ринулись на пароход. За ними несли ящики с дорогими заморскими винами. В главном салоне парохода подняли первые бокалы за дорогих гостей, и все сошли на пристань.
Престарелого сенатора Манухина вели под руку дамы. Они, улыбаясь, заглядывали ему в лицо. Сановник еле передвигал ногами, — видимо, трудно ему далось такое дальнее путешествие, — безразлично кланялся налево и направо и совершенно не обращал внимания на своих спутниц.
Гостей привезли в дом городского головы Черняка, где их ждали накрытые столы. После банкета приехавших господ отвезли в отведенный для них особняк, обставленный богатой мебелью. Дом был оцеплен караульными, одетыми в парадные мундиры. Все свидетельствовало о том, что городские власти позаботились не только о покое, но и безопасности высоких гостей.
На следующий дань гостей чествовали в ресторане Коммерческого клуба. Первый тост был выпит за здоровье господина Манухина. Сенатор выпил бокал сладкого вина и слегка заплетающимся языком попросил минутку внимания.
— Господа, — шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, — я прибыл сюда по высочайшему повелению не для того, чтобы кого-то судить и наказывать. Моя цель более важная и благородная: прекратить губительные распри между рабочими и золотопромышленниками, положить конец забастовке.
Ресторанный зал взорвался криками «Браво!..» и аплодисментами.
Через два дня сенатор Манухин и главный резидент Белозеров специальным поездом выехали на Надеждинский прииск. Остановился сенатор в доме главного резидента.
Приехавший сановник первым долгом посетил местную тюрьму. Старик сел за ободранным столом начальника тюрьмы и велел по одному приводить к нему арестованных.
Федора он встретил так, словно пришел даровать ему свободу.
— За что ты попал сюда, братец? — сочувственно спросил сенатор.