Судьба
Шрифт:
— Любишь? — вспыхнув, спросила Майя.
Федор молча обнял Майю и поцеловал в щеку. У Майи закружилась голова, ей показалось, что воздух вдруг потеплел и на дворе стало светлее.
Они, обнявшись, встали. С плеч Майи сполз полушубок и упал на землю.
Федор грудью чувствовал горячие толчки. Это билось сердце его жены.
ГЛАВА ВТОРАЯ
I
Корова
— А где же Майя? — спросила Ульяна.
Фекла удивленно посмотрела на хозяйку:
— Разве ее нет дома?
— Нет, не приходила. Она пошла доить коров. Вы не видели ее?
— Все время была с нами. Подоила три коровы и пошла в лес искать четвертую, Хотооной… Мы думали — она уже дома.
— А корова пришла?
— Пришла. Она вскоре прибежала как только Майя ушла искать.
Ульяна встревожилась: куда же она девалась? Убежала в ситцевом платье, и до сих пор нет. Еще простудится. И старик что-то задерживается в управе.
— Ты что ж до сего времени молчала, что Майя одна ушла в лес? — набросилась на Феклу Ульяна. Получилось как в пословице: «Скотина ищет, где городьба ниже, богач — чья спина ближе». Хозяйская дочь не вернулась из лесу, а батрачка виновата.
В дом вошел хозяин, приехавший из управы. Он долго трясся верхом на лошади и был совершенно разбит, усталый, голодный. Возможно, поэтому Харатаев не придал особого значения словам жены, сообщившей, что Майя ушла в лес и еще не вернулась.
— Придет. Сейчас лето, слава богу, и медведей в наших местах как будто не слышно. Скорей давай есть.
Слова мужа немного успокоили Ульяну. «Наверное, пошла прогуляться. Пусть немного развеется, а то совсем заскучала, сидя дома».
Батраки, поужинав, легли спать. Хозяева поздно ложатся и поздно встают, поэтому не торопились на покой. Поужинали, помыли посуду. Незаметно наступила полночь, а Майя все не приходила.
Не на шутку встревоженная Ульяна пошла в юрту и разбудила Феклу:
— Майи до сих пор нет. Надо идти искать.
Фекла неохотно встала, зевая и потягиваясь. Она намаялась за день и очень хотела спать, но что поделаешь — надо идти искать, раз хозяйка велит. Одной страшно ночью идти в лес, поэтому Фекла разбудила Екатерину и Марфу.
— Ма-айя-а-а, Ма-айя-а-а!.. — подойдя к лесу, закричали девушки. Раскатистое эхо гулко подхватило их голоса: «Айя-а-а!..»
Батрачки побродили у опушки по холодной росистой траве и, продрогнув, вернулись домой.
У калитки девушек встретила Ульяна, держа в руках короткую доху из песцовых лапок, чтобы накинуть Майе на плечи и согреть ее.
— Не нашли?..
— Везде обыскали, нигде нет…
— Вот несчастье… Ведь простудится. Пойдемте еще поищем.
Теперь батрачки пошли на поиски Майи вместе с хозяйкой. Ульяна до хрипоты звала дочь, заставляла кричать девушек, но Майя не откликалась.
Ульяна вбежала в дом сама не своя и стала будить мужа:
— Семен, вставай, Майя потерялась!..
Мощный
— Проснись, говорю, Майи нет!..
Семен Иванович встал и полез пятерней к себе за пазуху, не понимая, чего от него хотят.
— Майи нет, Семен!..
Полусонный Харатаев издал какой-то неопределенный звук и опять лег.
— Семен!..
— Придет, не маленькая. Наверное, пошла к дяде и там заночевала.
«А ведь правда, — словно за соломинку ухватилась Ульяна. — Почему мне это в голову не пришло? Она ведь собиралась к нему».
Ульяна легла в постель и как будто немного успокоилась. Но сон к ней не приходил. «А почему Майя отлучилась из дому, никому ничего не сказав? — думала она, прислушиваясь к каждому шороху на улице. — Такого с ней никогда не было, чтобы она, уходя к дяде, не предупредила». И опять тревога холодными клещами сжала материнское сердце. Ульяна встала и до утра металась по комнате, словно птица, попавшая в силки.
Как только рассвело, Ульяна вышла во двор, побродила, глядя на дорогу, и вернулась в дом. Подошла к орону, толкнула спящего мужа:
— Семен, уже утро, а Майи нет.
Харатаев встал и, протирая глаза, спросил:
— Не приходила? Где ж она?.. — В голосе его слышался испуг.
— Ты сказал — пошла к дяде. Но она ничего не говорила.
— Мне тоже ничего… Странно. Надо немедленно послать верхового в Арыылаах, к Трофиму.
Вернувшись от Трофима, брата Ульяны, батрак сообщил, что Майи там не было.
Ульяна закрыла фартуком лицо и горько заплакала. Семен Иванович взял ее за руку, ввел в дом и посадил на орон.
— Ульяна, не плачь. Бог милостив, не допустит беды.
— Ой, не надейся на бога. После благовещения она ходит сама не своя, на деревья натыкается. Раньше обходила коров десятой дорогой, боялась, а потом сама напросилась доить… Ты не знаешь, а я сама слышала, как она по ночам плакала у себя в комнате. А начнешь спрашивать — слова из нее не вытянешь…
У Харатаева похолодело в груди, дышать стало нечем от одной мысли, что с дочерью случилась беда. Ему сразу вспомнились все похороны умерших детей, после которых не оставалось ничего, кроме щемящей боли и сырых холмиков. Он дрожащей рукой зажег свечу перед Николаем Угодником и, неистово крестясь, забормотал:
— Господи, помоги вернуться домой нашему жаворонку, которого мы холили и берегли как зеницу ока. Убереги нашу дочь от болезни и дурного глаза, верни ее под отчий кров живой и невредимой!..
Николаи Угодник равнодушно взирал на Харатаева и, как показалось Ульяне, был безучастен к его мольбам.
«Надо найти шамана, — подумал Семен Иванович, — вот кто скажет, куда девалась наша дочь».
В те времена верили и в бога, и в шамана. Но вера в шамана была сильнее веры в бога. Бог был где-то далеко, его не позовешь к больной жене или ребенку покамланить, а шаман — всегда под рукой: падеж ли скота, засуха, пропажа ли какая — он тут как тут, только дай ему знать да не поскупись на плату.