Судьбе загадка (сборник)
Шрифт:
— Ну, красные.
— А, красные, да, отступили.
— У меня в квартире ноль градусов. Сплошной кошмар!
— Я вчера первый раз конину ел. И, вы знаете, ничего.
— В первый раз? Я уже давно ем.
— А вот Пантелеймон Николаевич!
Пантюша вошёл с видом ласкового и гуманного начальника. В дверях тотчас начали мелькать девичьи лица.
— Господа, не толпитесь у дверей.
— Пантелеймон Николаевич, спросите меня сегодня!
— Господа, я спрашиваю тех,
Пришёл француз и тотчас стал шептать всем на ухо:
— Могу достать сахар по две тысячи фунт, масло сливочное тоже две тысячи… вологодское… А вот не нужно ли кому золотое пенсне?
Немка сказала:
— А я сама сделала термос. Из двух шляпных картонок. Прекрасно сохраняет теплоту пищи.
Естественник поглядел на Степана Александровича и спросил:
— Вы не больны?
У того вдруг стало тесно в груди:
— А что?
— У вас утомлённый вид.
— Да… впрочем, сейчас все утомлены.
— Ах, не говорите… Это сплошная каторга!
— А знаете, говорят, Ленин сказал: мы уйдём, но мы так хлопнем дверью…
Раздался звонок.
Степан Александрович шёл в класс всегда с некоторой опаской. Боялся неожиданных вопросов. История подобна морю, в котором события — суть капли. Разве все упомнишь? Особенно не любил он средневековье. Гогенштауфены по ночам снились. «Хорошо ему, — думал он со злобой про Пантюшу, — Евгений Онегин да Тарас Бульба. А не угодно ли войну Алой и Белой розы запомнить или про Гвельфов и Гибеллинов!»
Класс разделялся по составу на девушек с резко выраженным буржуазным происхождением и на юношей со столь же резко выраженным происхождением пролетарским. Эти две группы относились одна к другой как-то равнодушно. Юноши вообще предпочитали заниматься уборкой снега. В особенности был один очень милый, но суровый парень, отличавшийся большой физической силой, по фамилии Груздев.
Однажды Степан Александрович спросил его, что такое римский папа. Подумав, тот ответил: антихрист. И был осмеян девицами.
После урока он подошёл к Степану Александровичу и сказал угрюмо, но добродушно:
— Вы уж меня лучше не спрашивайте, я этой науки все равно не выучу. Я лучше вот с крыши пойду снег сбрасывать…
В это ясное зимнее утро начался, как обычно, урок.
— Назарова!
Очаровательная девушка, в стиле двадцатых годов прошлого столетия, встала, опираясь о парту, и сразу начала:
— Мария-Терезия никак не могла забыть потери Силезии…
Степан Александрович слушал, глядя одним глазом в учебник.
— Она была умная и добрая государыня и отлично понимала… и отлично понимала…
Назарова замерла.
— Ну-с… что же она
— Мария-Терезия понимала, что ей никак нельзя забыть потери Силезии…
В это время весь класс устремил глаза на дверь.
Степан Александрович тоже поглядел и вздрогнул.
За стеклом двери стояли: Марья Петровна, Пантюша Соврищев и ещё какой-то человек с большою чёрною бородою, но старый, похожий слегка на Пугачёва.
В тот миг, когда Степан Александрович оглянулся на дверь, она приотворилась, и неприятная троица вошла в класс.
Ученицы встали, а некоторые даже присели начальнице, причём Пугачёв усмехнулся и стал утюжить себе бороду. Вошедшие сели на стулья возле доски.
Лососинов понял — ревизия.
— Концова, — произнёс он, густо багровея.
— Мария-Терезия не могла забыть потери Силезии, — затараторила откуда-то сзади худенькая девчоночка, — ибо она понимала, что ей… извиняюсь… кх… (она сделала паузу). Мария-Терезия не могла забыть потери Силезии…
Наступило жуткое молчание. Степан Александрович принял вид величавого неудовольствия. Он вспомнил свои гимназические годы, как важно держался у них историк, и постарался подражать ему.
— Мы уж это слышали.
Молчание.
— Больше вы ничего не имеете сказать?
Молчание.
— Садитесь. Пантамбаева!
Стройная армянка, бледная, с огромными глазами, медленно поднялась.
— Мария — Терэзия нэ могла забыть патэри Сылезии…
— Позвольте! — раздался вдруг за спиной Степана Александровича корявый насмешливый голос, — вы мне вот что скажите, зачем вам знать нужно про эту самую Марию-Терезию и про её эту Силезию? А?
Класс замер, а Степан Александрович чувствовал, что сваривается заживо в собственном соку.
— На кой чёрт вам знать про эту самую Марию — Терезию? А?
— Она королева была, — послышался чей-то звонкий голос.
— Ну и плевать, что королева… Мне какое дело?.. Зачем же про неё учить-то?
— Так нужно, — сердито закричали ученицы, чуя, что вот это-то и начинаются обещанные школьные новшества. Решили постоять за старую школу.
— Так нужно, — передразнил бородач, — а может быть, не нужно.
— Нет, нужно!..
— А вдруг не нужно? А вот вы, красавица, громче всех кричите… А скажите мне на милость, вы самовар ставить умеете?
— Умею.
— А ну-ка посмотрим… Расскажите, как вы его ставить будете…
— Налью воды… Наложу углей… лучину возьму…
— Сразу воду нальёте?
— Да.
— Ну и неправильно. Вытрясти его сначала надо- c… Вот-с… И это вам знать важнее-с, чем про эту самую Силезию.
— Мы не кухарки, — крикнул кто-то.