Судьбе загадка (сборник)
Шрифт:
— Ты уж, Сеня, не говори о том, чего не знаешь.
Стахевич потушил лампу.
Произошла какая-то лёгкая возня, но затем все уселись по местам, только кто-то ткнул слегка Семёна Петровича в грудь, но сейчас же отдёрнул руку.
Наступила тишина.
Слышно было, как за стеной рассказывала какая-то женщина:
— Иду я, милая девушка, по улице и несу сумочку в руке. Тридцать рублей стоит сумочка, и в ней зеркальце ещё. Очень хорошая вещь. И вдруг мальчишка — рванул её, милая
Семён Петрович заметил, что стол, на котором лежали руки, вдруг начал проявлять признаки жизни. Он как-то затрясся и, слегка наклонившись, топнул ножкой.
Во мраке плыли перед глазами красные и зелёные круги.
Слышно было, как тяжело дышали дамы. Атмосфера становилась беспокойной.
Семён Петрович подумал о своём служебном столе, заваленном книгами, возле окна, из которого как на ладонке видна была площадь Революции. Уж тот стол, наверное, не стал бы вытворять таких штук.
Но в это время какое-то уже довольно энергичное потряхивание стола разогнало отрадные мысли.
Положительно жутко становилось во мраке.
Что-то щёлкнуло в углу. Вдруг ни с того, ни с сего хлопнула дверь, с треском упала со стены картинка.
Было такое чувство, словно в комнату вползла огромной величины собака.
Семён Петрович ощущал, как весь он покрывается мелким цыганским потом. «Соседи коммунисты, — думал он, — вдруг пронюхают? Хоть бы духи эти тишину соблюдали».
— Внимание, — прошептал Стахевич, — цепь не разорвите…
Мрак стальным обручем сковал череп. А в углу определённо происходила какая-то возня, словно собака никак не могла найти место, чтобы улечься.
Стол вдруг затрясся, как в лихорадке.
— Яичницу с ветчиной и стакан бургундского! — послышался из угла резкий голос, — гром и молния — поторапливайся, моя пулярдочка!
Пронзительно вскрикнула Гура, ибо Семён Петрович, внезапно вскочив, разорвал цепь.
— Свету, свету, — кричал кто-то.
— По местам, — шипел Стахевич, — вы погубите медиума.
Но Семён Петрович зажёг электричество.
Все сидели во всевозможных позах, выражающих ужас, а медиум, вдобавок, поправляла свою золотистую, сбитую на бок причёску.
Но то, что увидал Семён Петрович в углу комнаты, заставило его задрожать с головы до ног и побледнеть так, как он никогда ещё не бледнел в своей жизни.
— Я жалею, — говорил он мне впоследствии, — что у меня в то мгновенье не лопнуло сердце, тем более что все к этому шло. Я тогда, впрочем, не учитывал всех последствий, и только этим и можно объяснить, что я не умер внезапно и, следовательно, остался жив. Но разве по заказу умрёшь?
И, от души сочувствуя
Управдом Агатов относился к жильцам мягко и как-то даже по-отечески, ворчал, шумел, но в общем никого зря не обижал и плату брал нормально. И жильцы правильно рассуждали: пусть ругает, лишь бы не обкладывал.
А в особенности любили и ценили его дамы… любили именно потому, что он поистине был их покровителем и при разводах и при других зависящих от него обстоятельствах. Был управдом джентльмен.
Теперь он сидел у себя в квартире перед только что раскупоренной бутылкою русского хлебного вина и размышлял, выпить ли всю бутылку сразу или половину выпить, а половину оставить на завтра.
Поэтому, услыхав стук в дверь, он недовольно крикнул: «Ну» — и, увидав Слизина, сказал: «Какого черта, граждане, вы ко мне на квартиру ломитесь ещё и в воскресенье… Есть для этого контора».
Но при этом, случайно вглядевшись в лицо Семёна Петровича, прибавил он несколько мягче:
— Ну, что там? Налоги, что ли, все отменили?
Семён Петрович действительно имел вид, до крайности ошалелый.
— Я бы не решился, если бы не такое дело… Просто такое дело…
— Ну, что?
— Вы себе вообразить не можете… только я очень попрошу, чтобы все это между нами… щекотливое дело.
Как ни силился управдом, а лицо его так и распухло от любопытства. «Наверное, с бабами что-нибудь», — подумал он.
— Да вы говорите, тут никто не подслушает. Эти в церкви, а те на собрании.
И он кивнул сначала на одну стену, потом на другую.
— Видите ли, — начал Семён Петрович тихим и взволнованным голосом, — вчера вечером собрались у меня гостишки и стали баловаться.
— Канализацию, что ли, повредили?
— Да нет… стол вертели, знаете… спиритизм.
— Так.
— Я, конечно, был против, но не гнать же мне их… и начали, можете себе представить, вызывать… духа.
— Духа?
— И, вообразите, вызвали…
— Гм! Скажите на милость!
— Только дух-то возьми и воплотись… Одним словом, сидит он теперь у нас да и все тут.
— Как сидит?
— Просто вот так, обыкновенно сидит на стуле.
— А гости?
— Гости вчера ещё разошлись.
— Гм… А он кто же такой?
— В том то и дело… только это уж между нами… Я вас очень прошу, дорогой товарищ.
— Ладно, сказал ведь!
— Французский король… не теперешний, а прежний… Генрих Четвёртый.
— Что за история!..
— Шляпа, знаете, с пером и плащ… прямо на белье… Я уж ему свой пиджак дал… Ежели кто придёт, скажу — знакомый.