Судьбы и сердца
Шрифт:
Лишь в пальцы, теребящие газету.
Пред ним была она и не она.
И близкая, и словно бы чужая:
Куда девалась нежно-золотая
Ее волос пушистая волна?
Уже не пряди, вешним солнцем сотканы,
Теперь, как странно глазу, у жены,
Как после тифа, крохотные локоны
Из-под косынки были чуть видны.
Вдруг обернулась, ко всему готовая,
И тотчас в сердце, как заряд свинца, —
Полоска шрама, тонкая, пунцовая,
От
Хотела встать, но отказали ноги,
Он подскочил к ней, обнял, зашептал:
— Сиди, сиди… И к черту все тревоги,
Вот я и дома… Ехал… Тосковал…
Она к нему прижалась головой.
И он умолк. Какие тут уж речи!
И тотчас ощутил, как под рукой
Вдруг задрожали тоненькие плечи.
— Ну, будет, будет… Это ни к чему…
Не так все плохо… Нет, ты не права. —
Ах, что он говорит ей! Почему?
Куда вдруг делись главные слова?
Те самые, что, сидя у реки,
С любимой разлученный дальней далью,
Под шум тайги, в минуту злой тоски
Он повторял ей с тихою печалью?
Так что ж, он позабыл их? Растерял?
Иль чем-то, может, вдруг разочарован?
Да нет же, нет! Он попросту устал!
И этой встречей горькою взволнован!
Она, вдруг смолкнув, тихо руку мужа
Сняла с плеча и опустила вниз,
Туда, где пояс с каждым днем все туже:
— Ну вот тебе, Андрей, и мой «сюрприз»..
Рука его как будто испугалась,
Едва заметно дернулась назад…
Но нет, ей это только показалось!
Он крикнул: — Галка, я ужасно рад!
Нас будет трое! Превосходно! Славно!
А я-то там никак не мог понять…
Теперь уж вам, Галина Николавна,
Нельзя слезинки даже проливать!
Ну, я побреюсь, подзарос в дороге! —
Что рассказал, что скрыл любимый взгляд?
И сердце билось в страхе и тревоге:
Рад или нет он? Рад или не рад?..
3
Неделя прошла, а за нею другая,
Жизнь словно бы гладко и мирно течет.
Ни горя, ни песен, ни ада, ни рая…
Пусть так. Но чего же еще она ждет?
Веселья? Да нет же! Она не про это!
С весельем успеем. Веселье потом.
Иной холодок тут средь теплого лета:
Андрей… Что-то новое прячется в нем.
Нет, внешне он тот же: приветливый, ровный,
С рассветом он в главке, к закату — домой.
Порою обнимет, погладит любовно
И слово сердечное скажет порой.
А то вдруг пошутит: — А ну-ка, Галина!
Ты знаешь: ведь лжи я терпеть не могу.
Ты
Смотри, коль девчонку, на полюс сбегу.
И все-таки сердце все чаще сжималось:
Порою украдкой он глянет, вздохнет.
И вдруг точно грусть или легкая жалость,
Как тень, в его темных зрачках промелькнет.
Мелькнет, будто птица помашет крылом,
И снова все ровно, спокойно и складно.
Но женским, но тайным каким-то чутьем
Она понимала: «Нет, что-то неладно!»
Готовилась к школе, над планом сидела,
«Все думы тревожные — глупость, пустяк!»
Но сердце как будто иглой то и дело
Кололо: «Нет, Галка, здесь что-то не так!»
Но что же не так? Может, чувства остыли?
Нет, это неправда! Андрей не такой!
А может быть, недруг преследует? Или
Гнетет его скука бумаги и пыли
И сердцем он рвется к работе живой?
Что ж, может быть, пусть он встряхнется немножко!
Пускай! Ведь живая работа нужна.
Но я тогда как же? А как же Сережка?
Ведь это уж скоро… А я здесь одна…
Но что, если он и не мрачен нисколько
И это лишь глупые нервы шалят?
Что, если все это мне кажется только?
Ах, вздох его грустный! Ах, горестный взгляд!
Он сам засмеялся бы: «Сгинь, ураган!
Куда я поеду? Нашла же заботу!
Итак, педагог, доставай-ка свой план!
Поныла, и хватит! Теперь за работу!»
4
Лунный свет лежит на одеяле…
— Спишь, Галина? — Он слегка привстал. —
Знаешь, мне сегодня приказали
Возвращаться к нашим, на Урал.
Только не волнуйся. Я ведь скоро!
Ровно через месяц и назад.
Еду по запросу Христофора.
Что же, он начальство, я солдат.
«Так и есть!» Она тоскливо сжалась.
«Вот он, вздох, и вот он, грустный взгляд!
Значит, ничего не показалось…
Но ведь он не сам, ему велят!»
Прошептала: — Ну а как же я-то?
Ведь теперь уж скоро я должна…
Знаешь, мне немножко страшновато:
Вдруг случится что, а я одна…
— Как одна? Да тут кругом друзья!
Вспомни хоть про Варю Рыбакову.
— Не сердись, Андрей, я просто к слову.
Раз нельзя, ну, значит, и нельзя.
И, обняв порывисто его,
Прошептала ласково и тихо:
— Ничего, конечно, ничего…
Просто я ужасная трусиха.
Он погладил худенькую шею
И сказал с улыбкою: — Не трусь!