Судьбы и сердца
Шрифт:
Это странным кажется порой.
— Эта сумка, — молвила Варвара, —
Локтем крепко стиснута была,
Несмотря на два таких удара,
Женщина все сумку берегла.
Видно, там не шпильки и не ленты.
Вот возьмите, надо бы прочесть.
Верно, здесь бумаги, документы,
Имя, адрес в них, наверно, есть.
— Сумка? — Доктор сумочку взяла,
Быстро наклонилась, открывая,
И сейчас же посреди стола
Лента развернулась
Вслед за нею, как птенцы из клетки,
Выпорхнули дружно распашонки,
Чепчик, две батистовых пеленки
И смешные детские баретки…
И глаза у докторши суровой
Как-то вдруг заметно потеплели:
— Целый гардеробчик малышовый!
Только как же быть нам в самом деле?
Это мать. И молодая явно.
Подождите, вот и паспорт здесь:
Громова Галина Николавна…
Теплый переулок. Двадцать шесть.
Вы помочь нам, кажется, готовы?
Хорошо вы знаете Москву?
— Теплый переулок? Доктор, что вы,
Я же в переулке том живу!
Только что нам делать с малышом? —
Доктор улыбнулась: — Погодите,
Все сперва узнайте, а потом
Нам сюда немедля позвоните,
Едет беспокойная душа.
Мчит, считает каждый поворот!
Только пусть уж едет не спеша,
Ибо никакого малыша
В той квартире Варя не найдет…
4
Над Москвою полог черно-синий,
В нем мигают звезды иногда.
Нынче плохо Громовой Галине,
У Галины Громовой беда.
А пришла беда совсем нежданно,
Наглою ухмылкой скаля рот,
В образе тупого хулигана
В переулке, около ворот.
Друг читатель! О судьбе Галины
Мы на миг прервем с тобою речь.
Нет беды на свете без причины.
Так неужто зла нельзя пресечь?
Может статься, где-то рядом с нами,
Может быть, у чьих-нибудь дверей
Бродят люди с черными сердцами,
Водкой накачавшись «до бровей».
Да, сегодня горе у Галины.
И, читатель, ты хотел бы знать:
Правда ли, что не нашлось мужчины
Руку хулигана удержать?
Многие кивнули б головою
И сказали: мы не знали, нет.
Многие б сказали так… Но трое
Лишь глаза бы спрятали в ответ.
Взгляд отвел бы инженер, тот самый,
Что домой в тот вечер шел с работы.
Да, он видел, как у поворота
К женщине пристали хулиганы.
Увидав, он очень возмутился
(Про себя, конечно, а не вслух).
И, проворством посрамляя мух,
В дверь подъезда, будто в щель, забился.
А
Что живет на первом этаже,
Он любил, окно раскрывши на ночь,
Покурить, листая Беранже.
Как же он? Забил ли он тревогу,
Видя, как два хмурых хулигана.
Сквернословя мерзостно и пьяно,
Преградили женщине дорогу?
Николай Иваныч, что ж вы, милый!
Вы ли в этот вечер испугались?
Вы ж частенько похвалялись силой,
Вы ведь даже боксом занимались!
Если ж страх шептал нам, что без толку
Рисковать вот этак головой,
Ну сорвали б со стены двустволку!
Ну пальнули б в небо раз-другой!
Ну хоть закричали б, в самом деле,
Прямо из окна! — Не троньте! Прочь! —
Только вы и крикнуть не посмели,
Видно, страх непросто превозмочь…
Вы спустили штору не спеша
И тихонько в щелку наблюдали…
Славная, геройская душа,
Доблестней отыщется едва ли!
Впрочем, был и третий ротозей —
Ротозей с душонкою улитки:
Рыжий дворник, дядя Елисей.
Он взглянул и затворил калитку.
— Ну их всех в болото! — он сказал. —
Свяжешься, потом не расквитаться. —
Постоял, затылок почесал
И пошел с женой посовещаться…
Друг читатель! Что нам эти трое?!
Пусть они исчезнут без следа!
Это так… Да только мы с тобою
С ними чем-то схожи иногда…
Вот, к примеру, ловкою рукою
Жулик тянет чей-то кошелек.
Разве мы вмешаемся с тобою?
Чаще нет. Мы смотрим — и молчок…
Разве так порою не бывает,
Что какой-то полупьяный скот
К незнакомой девушке в трамвае,
Ухмыляясь, грубо пристает?
Он шумит, грозится, сквернословит,
Сотрясает хохотом вагон.
И никто его не остановит,
И никто не скажет: — Выйди вон!
Никому, как видно, дела нету.
Тот глядит на крыши из окна,
Этот быстро развернул газету:
Тут, мол, наше дело-сторона.
Не встречая никогда отпора
Самой гнусной выходке своей,
Смотришь — этот парень у забора
Уж ночных дежурит «голубей».
«Голубями» он зовет прохожих.
В самом деле, «голуби», не люди!
Если постовой не потревожит.
Грабь спокойно, ничего не будет!
Наши люди не цветы с окошка.
Воздвигали города в лесах,
Знали голод, видели бомбежку,
Рвали скалы, бились на фронтах.
Почему ж порой у перекрестка
Эти люди пятятся, дрожа