Судьбы местного значения
Шрифт:
– Под канонадой спалось лучше, — прокомментировал генерал-лейтенант. — Как хозяева спят под эти куранты?
– Привыкли…
На это Рябышев только хмыкнул. Странно, но под канонаду они тоже спать как-то привыкли. В любом положении — лежа под танком, на броне, сидя в башне, даже полустоя порой. А тут какие-то часы с курантами…
Генерал принялся снимать с гимнастерки три ордена Красного Знамени и прилаживать их на френч. Бригадному комиссару было проще — один орден Красной Звезды уже снят, осталось переставить на новую форму. Что ж, наград сегодня станет больше.
Он подошел к окну. Стекла были заклеены бумагой крест-накрест. Снаружи обычный двор. Если посмотреть левее — улицу видно.
– А из нашего окошка, только улицу немножко.
Николай Кириллович вздохнул — вот опять наследство! Надо меньше странного посетителя вспоминать.
– По Москве бы погулять, — еще вздохнул комиссар. — Когда еще доведется?
– Погуляем, если время будет, — сказал Рябышев. — Где нам форму погладить, вот в чем вопрос? Как ты там говорил? А, наморщи-ка лоб!
Идиома «морщить лбы», как многие другие фразы и словечки, благодаря Попелю стали часто использоваться в разговорах, и уже не так напрягала комиссара.
– Тоже мне проблема, — ответил он, расправляя свой френч.
Новой формой их обеспечил комендант кремля, заметив немного поношенные гимнастерки. Форма оказалась по размеру, ничего подшивать не надо. Шевроны и петлицы только перешить. И придется это делать самим, так как денщики остались в расположении корпуса. Ну так не забыли, поди, молодость свою боевую…
– У Константиновны утюг спросить.
– Сам схожу, — сказал, поднимаясь, Дмитрий Иванович. — Марья Константиновна мне не откажет.
Конечно не откажет. Боевой генерал, герой танкового сражения и будущий Герой Советского Союза, очаровал домуправшу до обожания.
Оставшись один, Попель немного посмотрел в окно, затем включил громкоговоритель. Сразу зазвучала песня «Я на подвиг тебя провожала», пела Ляля Сатеева. Песня уже заканчивалась, но Николай Кириллович невольно стал подпевать.
– Если ранили друга, сумеет подруга, врагам отомстить за него! Если ранили друга, перевяжет подруга, горячие раны его.
– Ага, поёшь! — воскликнул Рябышев, входя, и занося дух тлеющего угля.
В левой была чугунная подставка, в правой руке он держал большой духовой утюг, которым, словно кадилом, мерно размахивал. Вслед за утюгом струился дымок.
– Вот, — сказал Дмитрий Иванович, ставя чугунку на стол, а на нее утюг, — дали мне чудо-аппарат, и углей насыпали. Погладимся, а через четверть часа нам еще и чаю принесут, с пирогами.
– От Советского информбюро! — громко сказало радио. — В течение ночи на четвертое июля продолжались бои на Двинском, Бобруйском, Ровенском и Тернопольском направлениях. На остальных участках фронта происходили бои местного значения…
Сводку они слушали в пол-уха. Ничего нового, ибо статистика по фронтам без цензуры была известна. Пока находились в главном штабе, их ознакомили и попросили составить собственное мнение, при чем в письменном виде. Написанные эпистолии почему-то забрал сотрудник в гражданском, очень похожий на Калинина. На недоуменные взгляды пояснили — для изучения
Для глаженья освободили стол от письменных принадлежностей и светильника, укрыли одеялом и еще простынку сверху положили. Чугунную подставку с утюгом поставили на табурет рядом. Первым утюжить френч принялся Рябышев, его форма оказалась самая мятая. Попель же, наладив иголку с ниткой, стал пришивать нашивки и шевроны на рукава.
— Преодолевая огромные трудности, бьются с врагом советские танкисты, — произнесли по радио и Попель с Рябышевым навострили уши. — Рота лейтенанта Талаина разведала расположение огневых точек противника и места сосредоточения его танков в районе селения Н. Орудия артдивизиона быстро подавили вражеские огневые точки и стремительным броском наши танки обрушились на врага. В результате сражения было уничтожено 16 немецких танков и орудий. Образец исключительной отваги и прекрасного умения водить танк показал младший лейтенант Юхнич. Окружённый пятью фашистскими танками, он метким орудийным огнём расстрелял четыре вражеские машины, а затем, пустив свой танк па предельную скорость, сокрушительным лобовым ударом опрокинул последнюю вражескую машину.
Этого в прочитанных сводках не было. Информацию по описанному бою скорей всего взяли из направления на награждение, а их не читали.
— Напомни — сколько твой взводный Корешков подбил? — спросил Николай Кириллович, рассматривая на рукаве френча пришитую эмблему — ровно ли?
— Девять на своей тридцатьчетверке, и двадцать один на трофее, — ответил Рябышев, расправляя рукав френча, чтобы пройтись утюгом.
Он накрыл рукав платком, набрав в рот воды из стакана, ловко распылил, и поставил туда утюг. Чугунный монстр при этом громко шипел и парил. Перед тем как вернуть его на чугунку, Рябышев махал духовым утюгом, раскаляя угли внутри.
— Представление-то написал?
— А как же! Но подбитые на трофейном танке почему-то не засчитали.
— Как это? Ай, бл… — комиссар, пришивая шеврон попал иглой в палец.
— А так! Девять и баста. Надо мол советским оружием врага бить! Я об этом перед самым отъездом узнал.
— Это нельзя так оставлять! — возмутился комиссар, потирая ранку.
— Я не оставлю! — Рябышев потряс громадой утюга, и тот выпустил немного дымка. — Мамлей чуть в танке не сгорел. На трофейной тройке продолжил воевать, а его…
Вот о чем в сводках надо наперво сообщать! Геройский экипаж уничтожил три танка и шесть бронетранспортеров, а когда тридцатьчетверку подбили, вытащил из горящего танка всех ребят из экипажа, только радиста-стрелка не смог — погиб. А потом, когда в результате неожиданного для противника удара захватили дюжину немецких танков, быстро освоил трофей, и продолжил бить врага. Двадцать одна единица вражеской техники! Да на трофейном танке… а Корешкову только девять засчитали. Мол, выходит, что вражьим оружием лучше противника бить, чем своим советским?..