Судьбы наших детей (сборник)
Шрифт:
За ним — зелено-оранжево-желто-пурпурный флаг со львом, сжимающим меч. Флаг Цейлона.
Затем белый флаг с красным кругом посередине — флаг Японии.
Эти флаги обозначали страны, которые различные марсианские соединения должны были разбить, когда начнется война между Марсом и Землей.
Дядька не замечал ни бараков, ни флагов, пока антенна не позволила ему расслабиться. Оказалось, что на двери барака, перед которым он стоял, крупными цифрами было выведено — 576.
Невесть почему этот номер показался Дядьке занятным, и он долго изучал его. Потом Дядька вспомнил
В бараке номер 576 Дядька вычистил свою винтовку и получил от этого большое удовольствие. Кроме того, он обнаружил, что помнит, как надо разбирать винтовку. По крайней мере хоть это не стерли из памяти в лечебнице, и Дядька с радостью подумал, что, возможно, еще какие-то уголки памяти остались нетронутыми. Почему эта мысль доставила ему такую радость, Дядька не знал.
Дядька протирал канал ствола своего оружия — 11 — миллиметрового немецкого маузера одиночного боя, который приобрел добрую репутацию еще во времена испано-американской войны на Земле. Все винтовки на вооружении марсианской армии были примерно одного возраста. Марсианским тайным агентам на Земле посчастливилось закупить такие маузеры наряду с английскими «ли-энфилдами» и американскими «спрингфилдами» в несметных количествах и буквально по бросовым ценам.
Товарищи Дядьки тоже чистили винтовки. В бараке стоял приятный запах масла. Солдаты с интересом следили за тем, как пропитанная маслом ветошь сопротивляется шомполу, цепляясь за винтовую нарезку.
Казалось, все и думать забыли про казнь.
И участие в ней Дядьки отметили один-единственный раз. Это сделал сержант Брэкман.
— Ты хорошо поработал, Дядька, — сказал он.
— Спасибо, — отозвался Дядька.
— Ведь этот парень хорошо поработал, верно? — спросил Брэкман солдат.
Несколько человек утвердительно кивнули. Но Дядька заподозрил, что точно так же они кивнули бы в ответ на любой вопрос.
Дядька отложил в сторону шомпол и протирку и поймал солнечный луч на блестящий от масла ноготь большого пальца. С ногтя солнечный зайчик перепрыгнул на ствол винтовки. Дядька заглянул в канал ствола и поразился его совершенной красоте. Можно часами любоваться безукоризненной спиралью винтовой нарезки, мечтая о той земле обетованной, что открывается в противоположном конце ствола. В один прекрасный день Дядька намеревался проползти вниз по каналу ствола к тому раю.
Там должно быть тепло — и всего лишь одна Луна. Дядьке представлялась пухлая, величавая и медленная Луна. Много еще деталей розового рая вертелось у него в голове, и Дядька удивлялся, насколько ясными и четкими были эти видения. В раю были три красавицы, и Дядька отчетливо представлял внешность каждой. Одна белокурая, у другой — золотистые волосы, у третьей — каштановые. В видении Дядьки золотоволосая красавица курила сигарету. Еще больше Дядька поразился, обнаружив, что точно знает, какую именно сигарету она курила. Это были сигареты «Лунная мгла».
— Продавайте «Лунную мглу», — сказал он вслух. Это прозвучало торжественно,
— Что? — переспросил молодой цветной солдат, чистивший свою винтовку рядом с Дядькой. — Что ты сказал, Дядька? — Ему было двадцать три года. Его фамилия была вышита желтыми нитками на черной полоске над нагрудным карманом.
Боуэз — вот как его звали.
Если бы в марсианской армии допускались подозрения, Боуэз непременно оказался бы подозреваемым. Всего-навсего рядовой первого класса, а одет гораздо лучше остальных солдат, даже лучше, чем сержант Брэкман. У всех форма из грубой и колючей ткани, небрежно сшитая и мятая, а Боуэзов мундир изящно скроен и сидит как влитой. Но особенно хороши его ботинки: блестят, как ни у кого в армии. И как другие солдаты ни старались, им все равно не удавалось довести свою обувь до такого блеска. Дело в том, что ботинки Боуэза были из настоящей кожи, привезенной с Земли.
— Ты сказал — продавайте что-то? — снова переспросил Боуэз.
— Выбрасывайте «Лунную мглу». Избавляйтесь от них, — пробормотал Дядька. Для него эти слова ничего не значили. Он произносил их лишь потому, что они сами срывались с губ. — Продавайте, — добавил он.
Боуэз сочувственно улыбнулся.
— Продавать, говоришь? О'кей, Дядька, будем продавать. — Боуэз приподнял бровь. — Только вот что мы будем продавать, а, Дядька? — Зрачки его пронзительных глаз как-то по-особенному сверкнули.
Дядьке этот сверкающий взгляд почему-то показался гнусным. И чем дольше Боуэз смотрел на него, тем больше усиливалось это впечатление. Дядька отвернулся и случайно встретился взглядом с одним из товарищей — у того в глазах не отражалось ровным счетом ничего. Даже в глазах сержанта Брэкмана светилась лишь пустая серая тоска.
А Боуэз все сверлил Дядьку взглядом.
— Ты меня не помнишь, Дядька? — спросил Боуэз. Вопрос встревожил Дядьку. Почему-то ему казалось очень важным не помнить Боуэза. Дядьке даже стало приятно, что он не вспомнил.
— Я Боуэз, Дядька. Я Боуэз.
Дядька кивнул.
— Как поживаешь? — спросил он.
— Ну, не могу сказать, чтобы плохо, — ответил Боуэз. — А ты действительно ничего обо мне не помнишь, Дядька?
— Нет, — ответил Дядька. Но легкое покалывание в голове подсказывало, что, быть может, ему и удастся вспомнить, если он очень постарается. Он не стал стараться. — Извини, но я ничего не помню.
— Мы с тобой напарники, — сказал Боуэз, — Боуэз и Дядька.
— Угу, — выдавил Дядька.
— Ты помнишь, что у нас принята система напарников?
— Нет, — ответил Дядька.
— Каждый солдат каждого отделения имеет напарника. Напарники сидят в одном окопе, плечом к плечу идут в атаку, прикрывают друг друга. Если один попадет в беду в рукопашной — другой придет на помощь.
— А-а, — промычал Дядька.
— Занятно, — сказал Боуэз. — Кое-что человек, побывав в лечебнице, может забыть, а кое-что все-таки будет помнить, как бы там ни старались. Тебя и меня целый год тренировали как напарников, а ты об этом напрочь забыл. А теперь вот заговорил о сигаретах. Какой марки сигареты, Дядька?