Судьбы Серапионов
Шрифт:
Вот они:
Лунц — Брат-Скоморох,
Груздев — Брат-Настоятель,
Слонимский — Брат-Виночерпий,
Зощенко — Брат-Мечник (все считали Зощенко Братом без прозвища, но Ремизов приводит такое [64] ),
Никитин — Брат-Ритор (видимо, в начале звался Брат-Канонарх [65] , а затем активно проявленная страсть выступать привела к замене прозвища; Каверин в речи 1929 года называет его также: Брат-Летописец [66] — возможно, это раннее прозвище, основанное на распределении обязанностей Братьев),
Шкловский — Брат-Скандалист (Ремизов приводит также прозвище Брат-Броневик, поясняя: «прущий напролом и напоперек» [67] ),
Иванов — Брат-Алеут,
Познер — Младший Брат,
Каверин — Брат-Алхимик,
Федин — Брат-Привратник (и еще Брат-Ключарь — оба только в заметке Ремизова [68] ),
Тихонов —
64
Там же. С. 181.
65
См. письмо Познера Ремизову и заметку Ремизова (Там же. С. 176).
66
В. Каверин. Собеседник. С. 53.
67
«Серапионовы Братья» в собраниях Пушкинского Дома. С. 181.
68
Там же. С. 180–181.
69
Там же. С. 181.
Собрания Серапионов, включая празднования их годовщин, были открытыми (кроме редких моментов выбора новых Братьев, тогда несерапионы удалялись) — гости и «гостишки» приходили на них постоянно и запросто.
Гостями были: Е. Замятин, Б. Эйхенбаум, К. Чуковский, В. Ходасевич, О. Форш, М. Шагинян, Е. Шварц, Ю. Тынянов, А. Ремизов (уже в 1921 году уехавший из России), А. Ахматова, О. Мандельштам, Н. Клюев, И. Одоевцева, Д. Выгодский, художники Вал. Ходасевич и Ю. Анненков, библиофил и друг Замятина Я. Гребенщиков (список, наверняка, неполный). Совершенно неожиданного гостя вспоминает Полонская: «Иногда в комнате Слонимского, где происходили собрания, появлялись люди, приехавшие с фронтов гражданской войны, некоторое время ходили (если их привел кто-нибудь из „своих“) и опять исчезали, так же внезапно, уезжая обратно на фронт. Бывал несколько раз Гайдар, который тогда еще носил фамилию Голиков — в то время молодой командир Красной армии» [70] .
70
Простор (Алма-Ата). 1964. № 6. С. 113. Так как в 1920 г. Гражданская война в основном закончилась, Гайдар, скорее всего, приезжал не с фронта, а из воинской части, поскольку комиссовался только в 1924 г.
И, наконец, «гостишки» — так называли в основном «серапионовских девушек», неизменно приходивших на собрания; это были: М. С. Алонкина (ставшая деятельным завхозом Студии; в неё были влюблены многие Серапионы), З. А. Гацкевич (ставшая женой Н. Никитина), И. И. Каплан (ставшая женой М. Слонимского; её все звали Дуся, потому один поздний автор написал: Евдокия Каплан!), Л. П. Сазонова (дочь завхоза Дома Искусств), Л. Б. Харитон (дочь Б. И. Харитона, редактора «Летописи Дома литераторов», а потом журнала «Литературные записки» — она сохраняла дружбу с Серапионами до конца жизни). Список тоже, наверняка, неполный…
Владислав Ходасевич вспоминал обстановку комнаты Слонимского, когда там собирались Серапионы: «Коридор упирался в дверь, за которой была комната Михаила Слонимского — единственного молодого обитателя этой части „Диска“… Тут была колыбель „Серапионовых братьев“, только еще мечтающих выпустить первый свой альманах. Тут происходили порою зарытые чтения, на которые в крошечную комнату набивалось человек по двадцать народу: сидели на стульях, на маленьком диване, человек шесть — на кровати хозяина, прочие на полу. От курева нельзя было продохнуть…» [71] .
71
В. Ходасевич. Собр. соч. Т. 4. С. 277.
О характере обсуждений на Серапионовских сборищах рассказывал Вс. Иванов: «Мы собирались один раз в неделю. В отличие от гофманских „Серапионов“, которые были снисходительны к рассказам своих приятелей, мы были безжалостны. Несешь рассказ, думаешь получить одобрение, порадоваться, а приходилось порой испытывать ужас и презрение к самому себе… Не замечая ни испуга на лице автора, ни сострадания на лицах других „серапионов“, очередной оратор — особенно хорош был в этой роли Н. Никитин, „Брат-ритор“, — обстоятельнейше разбирал, хвалил или дробил прочитанное. Слышался баритон Федина, неокрепший тенор Льва Лунца, и умоляюще сопел В. Шкловский — он хотя и не принадлежал к „серапионам“, но был их самым близким ходатаем и защитником… Мы были разные: то шумные, то тихие, то строптивые, и литературу мы понимали по-разному, но мы были полны страстного желания показать с самых лучших сторон то прекрасное, что мы видели и видим (это суждение, понятно, скорректировано сталинской эпохой — Б.Ф.). Во имя этого мы были безжалостны к нашим слабостям и приходили в кипящую радость при наших успехах» [72] . Приведу еще свидетельство из относительно раннего «мемуара» Слонимского: «Ругали „Серапионы“ друг друга беспощадно и с такой яростью, какой позавидовали бы и некоторые самые темпераментные сотрудники тогдашних библиографических отделов. Эта взаимная брань никак не портила дружеских отношений, а, напротив, помогала росту „Серапионов“» [73] .
72
Наш современник. 1957. № 3. С. 142.
73
Жизнь искусства. 1929. № 11. С. 5.
Летом подготовили и в конце 1921 года отпечатали второй альманах «Дом Искусств» (Горький вышел из его редколлегии, но участие Серапионов в выпуске стало чуть более активным). Напечатанный на неважнецкой бумаге, второй альманах сохранял высоким литературный уровень: открывался последним стихотворением Блока «Пушкинскому Дому», в номере была проза Замятина, Пильняка и рассказ Серапиона Никитина «Мокей» (победивший на конкурсе «Всероссийского
74
Дом Искусств. СПб., 1921. № 2. С. 120. По составу это (за вычетом стихов Н. Павлович) совпадает с горьковским планом альманаха «1921» — см.: М. Горький и советские писатели. С. 375–376.
Горький еще летом 1921 года поставил вопрос о подготовке специального альманаха Серапионов «1921» и составил его план [75] , но альманах не вышел, а 16 октября 1921 года Горький уехал из России. Проектов общих изданий было еще много, но все они рушились. Только альманах «Серапионовы Братья» вышел в начале 1922 года в петербургском издательстве «Алконост» — малоформатная книжица, где были напечатаны только рассказы: «Виктория Казимировна» Зощенко, «В пустыне» Лунца, «Синий зверюшка» Иванова, «Дикий» Слонимского, «Дэзи» Никитина, «Песьи души» Федина и «Хроника города Лейпцига» Каверина. Вскоре альманах этот в чуть измененном виде выпустили в Берлине. Готовились второй и даже третий его номера, но издание их сорвалось. В целом положение с печатью Серапионов в 1922 году стало легче. Появился журнал «Петербург», который редактировал Шкловский, охотно печатавший Братьев. В Берлине Горький (вместе с Ходасевичем) организовал издание журнала «Беседа» (выходил в 1923 году) — там тоже печатались Серапионы: Лунц и Н. Чуковский; наконец, Никитину, Вс. Иванову, и в меньшей мере Зощенко и Федину был открыт зеленый свет в «Красную Новь» — А. К. Воронский, создатель и редактор журнала, сделал их имена известными Москве и всей стране.
75
См.: М. Горький и советские писатели. Неизданная переписка. С. 375–376.
Роль Е. И. Замятина (особенно), В. Б. Шкловского и А. М. Ремизова (отчасти) в литературном становлении Серапионов неоспорима, и Братья (так или иначе) это всегда осознавали. Роль и значение Горького Серапионы (особенно юные) — оценили не сразу, но оценили и помнили всю жизнь. Внимание Алексея Максимовича к начинающей братии было искренним и деятельным. Переписка его с Серапионами опубликована; подтверждений сказанному в ней полно. Вначале Горького особенно привлекали Серапионы-«западники», т. е. Лунц и Каверин (хотя им-то Горький тогда литературно был совсем не близок), а также Зощенко (записавший в дневнике в 1921 году: «М. Слонимский говорит, что Ал. Макс. сказал: два талантливых — Лунц и Зощенко. Третий, Всеволод Иванов, затрет их» [76] ). Потом суждения Горького менялись. До конца близкие отношения сохранял он с Зощенко, Фединым и Вс. Ивановым [77] (и, разумеется, с Груздевым, который стал его основным биографом).
76
М. М. Зощенко. Из писем и дневниковых записей (1917–1921 гг.) / Публикация Ю. Томашевского // Новый мир, 1984. № 11. С. 228. Горький не ограничивался вниманием только к Серапионам, и Зощенко, не без ревности, записал про Пильняка: «Ал. Макс. с ним носится» (Там же).
77
Вяч. Вс. Иванов. Почему Сталин убил Горького? // Вопросы литературы. 1993. № 1. С. 94.
Серапионовы Братья не похожи ни на какие другие тогдашние литературные группы России. Все подчеркивали, что их объединяет, Серапионы же делали упор на различия. С самого начала в группе выделилось два крыла — «западное» и «восточное», они жарко спорили, но продолжали относиться друг к другу сердечно. Более точную классификацию устанавливает Лунц: «Литературно мы делимся на три „фракции“. „Западники“ (Каверин и я) считают, что современная русская литература неудобочитаема, скучна… „Западники“ смотрят на Запад. У Запада учатся. „Восточники“ (Иванов, Никитин, Федин) — все в порядке. Писать надо, как пишут все. Ни у кого учиться не надо. Сами всякого научим. И, наконец, „центр“ (Слонимский, Зощенко) — теперешняя проза не годится. Учиться надо, но у старой русской традиции забытой (Пушкин, Гоголь, Лермонтов… „Восточники“ примыкают к московской школе, к Пильняку. „Западники“ любят Гофмана, Купера, Диккенса, Гюго. Из русских — только Замятина последнего периода (роман „Мы“)» [78] .
78
Цитирую по: Лица. № 5. М.; СПб., 1994. С. 333.
Замечу о Пильняке. Дружил с ним особенно тесно Никитин (ему расхристанная проза нравилась) и в 1923 году даже ездил вместе в Англию. Эмигранты, познакомившись с Пильняком, принимали его за Серапиона (выражение «серапион Пильняк» неоднократно встречается в воспоминаниях Р. Гуля [79] ). «Восточникам» Пильняк, конечно, был близок. Лунц жаловался Горькому осенью 1922 года: «Усиленно втирается к нам Пильняк. Многие из нас любят его и считают „серапионом“… Я не выношу его и не люблю как писателя. А он оказывает на наших ребят большое влияние. Федин, особенно Никитин, даже Иванов не избежали этого» [80] . Потом Серапионы к Пильняку охладели все…
79
Р. Гуль. Я унес Россию. Т. 1. Россия в Германии. М., 2001. С. 289, 291, 339.
80
Лица. № 5. С. 340. Письмо от 22 сентября 1922 г.