Судьбы Серапионов
Шрифт:
Эта заметка реабилитировала М. Слонимского, мимоходом упомянутого в постановлении 1946 года за «ошибочный» рассказ «На заставе» и подвергавшегося несколько лет за это третированию со стороны руководства ленинградского отделения Союза писателей; остальных «перековавшихся» Серапионов в кампанию 1946 года не тронули. Характерная реакция на заметку из БСЭ приводится в «Дневниках» К. И. Чуковского: «4 марта 1956 <…> в новом томе Советской энциклопедии напечатано, будто Лунц (Лева Лунц, мальчик) руководил (!?) „Серапионовыми братьями“, из руководимой им группы единственный остался последователь… Зощенко!!! Как удивился бы Лева, если бы прочитал эту ложь» [1334] .
1334
К. Чуковский. Дневник 1930–1969. М., 1994. С. 236.
В годы оттепели первую попытку вернуть имя Лунца в советскую литературу предпринял Вениамин Каверин. 3 февраля 1957 года Федин сообщал Слонимскому в Ленинград, как в Переделкине отметили годовщину Серапионов: «1 февраля был у Всеволода <Иванова>. Каверин читал воспоминания о Лунце и Зощенке. Изрядно. Была гостящая здесь Полонская. В общем приятно» [1335] . В ответном письме Слонимского от 11 февраля читаем: «Воспоминания почему-то писать не хочется. А Каверин этим,
1335
ЦГАЛИ-СПб. Ф. 414. Оп. 1. Ед. хр. 56. Л. 34.
1336
Там же. Ед. хр. 29.
Мемуары «История моих книг» написал тогда и Всеволод Иванов [1337] ; вспоминались в них, конечно, коротко — и Питер начала 1920-х годов, и Серапионово Братство, упоминалось о любви Серапионов к фантазии и остроте формы. Никакой политической остроты в тексте не было — ни «одиозных» имен, ни «одиозных» событий. Хотя о своей горести Вс. Иванов упомянул: «В критике стало мелькать мнение, что „Серапионовы Братья“ — представители новой буржуазной литературы». Тут, конечно, зашла речь о Лунце и его знаменитой декларации (Вс. Иванов называет её «программой»), «Объективно, в „программе“, написанной Лунцем можно было усмотреть положения сомнительные и даже вредные для развивающейся нашей литературы» — но, объяснил Иванов, — «не хотелось обижать Лунца, ему ведь шел всего лишь двадцатый год» и многозначительно добавил: «Невысказанная вовремя правда теряет впоследствии все очертания правды».
1337
Наш современник. 1957. № 3. С. 120–150; 1958. № 1. С. 155–194.
За все эти строки Всеволоду Вячеславовичу крепко досталось. Бдительная «Литература и жизнь» (Лижи, как её называли, имея в виду стратегическую установку на безусловное обслуживание самых гнусных идеологических потребностей власти) напечатала резкую «Реплику Вс. Иванову „Факты и иллюзии“» [1338] ; для придания ей веса реплику подписали редакционным псевдонимом «Литературовед». Начиналась «реплика» в сталинско-ждановских традициях: «В некоторых журнальных статьях последнего времени проскальзывает тенденция либерально-примиренческого и даже объективистского отношения к формалистическим литературным группировкам 20-х годов. Этой тенденции, к сожалению, не избежал в своих мемуарах и Вс. Иванов». Пересказав все крамольные фразы о Лунце, включая последнюю из приведенных нами, «Литературовед» назидательно заявлял: «Нет, уважаемый Всеволод Вячеславович, с годами не исчезла, а только прояснилась правда о безыдейной, аполитичной сущности литературной группировки „Серапионовых братьев“. Жизнь, историко-литературный процесс доказали это». Через 12 лет после ждановского доклада боевая труба задудела с молодой силой. Дальше следовал реверанс в сторону «пошедших правильной дорогой» Серапионов, сопровождаемый предупреждением: вот так и идите! — «Никто не отрицает, что группировка „Серапионовых братьев“ была неоднородной и что в ней велись жаркие споры по вопросам художественной формы, в которых такие писатели, как К. Федин, Н. Тихонов, Вс. Иванов не раз занимали правильные позиции. Но никто не отрицал и не станет отрицать, что по своей программной сущности это „братство“ пустынников далеко отстояло от магистральной дороги советской литературы» (еще не проложенной в 1921–1923 годах — Б.Ф.). В заключение названным советским писателям напоминалось, что они идут правильной дорогой не благодаря, а вопреки своей принадлежности к «Серапионовым братьям». Напрямую Лижи не формулировала установку Старой площади, но она выражала взгляды очень влиятельных там держиморд. В постскриптуме к письму литературоведу К. Д. Муратовой 23 мая 1958 года Федин спросил, не попадалась ли ей «реплика „Литературы и жизни“» и аккуратно выразил своё неудовлетворение ею [1339] .
1338
Литература и жизнь. 18 мая 1958.
1339
К. Федин. Собр. соч. Т. 11. М., 1986. С. 392–393.
Возможно осенью 1958 года Вс. Иванов вернулся к мемуарам «История моих книг», во всяком случае он запросил Федина, не подписал ли кто еще знаменитую лунцевскую декларацию, и Федин ему ответил: «На меня положиться можешь: статья Лунца („Почему мы Серапионовы братья?“) подписана была только Лунцем. Я был в числе недоумевавших Серапионов, когда прочитал эту статью в „Литературных записках“: почему Лунц нам ее даже не прочитал, прежде чем опубликовать?!» [1340] . Между тем вопрос Вс. Иванова неслучаен, ибо в 1920-е годы отношение Серапионов к статье Лунца было совсем иным. Вот, скажем, М. Слонимский, в 1958 году во всем солидарный с Фединым, в 1929-м думал иначе; приведя в статье фразу из лунцевской декларации, он написал: «Об этом „Серапионы“ устами Лунца заявляли (выделено мною — Б.Ф.) еще в самом начале своего существования» [1341] …
1340
Там же. С. 395. В редакционном примечании к этому письму говорится, что статья Лунца «содержала ряд ошибочных положений».
1341
Жизнь искусства. 1929. № 11. С. 5.
Если мемуары «идущего правильной дорогой» Вс. Иванова все же увидели свет сразу, то воспоминаний друга Лунца Каверина читателям пришлось ждать долго. В 1960 году Каверин представил Твардовскому в «Новый мир» рукопись «Белых пятен», но напечатали их (с массой цензурных вымарок) лишь через 5 лет.
Воспоминания «Белые пятна», содержавшие главки о том, как начинались Серапионы (в ней-то и шла речь о Лунце), о Зощенко и др. были запрещены по указанию зав. отделом культуры ЦК КПСС Д. Поликарпова [1342] . В дневниковых записях В. Лакшина зафиксирована канва мытарств этой рукописи: «12 сентября 1962. У нас еще с лета лежит отвергнутый цензурой очерк В. Каверина „Белые пятна“; 22 октября 1962. Пожаловался Твардовский (в беседе с Хрущевым — Б.Ф.) и на задержку в цензуре статьи Каверина о Зощенко. Сказал, что, на его взгляд, постановления ЦК о литературе 1946 г. отменены самой жизнью, устарели безнадежно, их никто уже не решается цитировать. Но корабль литературы все еще цепляется килем за эти подводные камни [1343] ; 26 ноября 1962 [1344] . „Белые пятна“ Каверина не дают нам напечатать [1345] . 21
1342
См.: В. Лакшин. «Новый мир» во времена Хрущева. М., 1991. С. 85.
1343
Отметим, что эту критику постановления ЦК 1946 г. Хрущев оставил без ответа, хотя в ту же пору разрешил напечатать в «Новом мире» солженицынский «Один день Ивана Денисовича».
1344
Уже после выхода № 11 журнала с сенсационной повестью Солженицына.
1345
Статья Каверина была набрана для № 12 «Нового мира» за 1962 г., но снова не прошла цензуру.
1346
В. Лакшин. «Новый мир» во времена Хрущева. М., 1991. С. 73, 77, 91, 248.
В итоге статья Каверина была напечатана лишь в № 9 за 1965 год под нейтральным названием «За рабочим столом» (хотя придирки продолжались до конца: 29 августа 1965 года Твардовский записал последние возражения литначальства: «Статья Каверина не вскрывает ошибок Зощенко, противоречит постановлению ЦК от 46-го года и т. д.» [1347] ). Приведя в статье заметку из БСЭ о Серапионах, Каверин назвал ложным утверждение, что Лев Лунц был теоретиком Серапионовых Братьев и что его статья «На Запад!» была декларацией Серапионов. Чтобы снять с Лунца политические обвинения, Каверин прибег к цитатам из Горького и Федина: «У меня нет никаких оснований претендовать на первенство в этом вопросе. Еще Федин в книге „Горький среди нас“ подробно рассказал о спорах в кругу „Серапионовых братьев“. Он впервые совершенно справедливо заметил, что статьи Лунца, воспринимавшиеся как „серапионовские“ декларации, никогда ими не были» [1348] .
1347
А. Твардовский. Рабочие тетради 60-х годов // Знамя. 2002. № 2. С. 143. Твардовский считал эти нескончаемые придирки совершенно не соответствующими «зубастости» статьи: «Статейка Каверина не стоит 15 коп. сама по себе», — в сердцах заметил он (С. 144), но отношение Твардовского к Серапионам — это уже другая тема.
1348
Новый мир. 1965. № 9. С. 153.
В этой же статье Каверин с разумной осторожностью, но вполне определенно повел речь об издании сочинений Лунца: «Наша литература ничего не проиграет, если в библиотеках и книжных магазинах появится книга Лунца — талантливая, отмеченная чертами интеллектуальных исканий двадцатых годов. Все, что он написал, не могло возникнуть до революции, он был „биологически“ связан с ней, как и другие „Серапионовы братья“. Но в своих убеждениях и вкусах он был одинок. Ближе всего к нему был я — и не могу сказать, что эта близость помешала мне учиться и работать» [1349] .
1349
Там же. С. 154.
В начале 1960-х годов воспоминания о Серапионах написала и Елизавета Полонская; питерские и московские журналы печатать их не спешили и по предложению дружившего с ней Ю. М. Лотмана Полонская отдала несколько глав в «Ученые записки» Тартуского университета, где они и появились в 1963 году без цензурной правки со вступительной статьей З. Г. Минц. Сколько-нибудь широкому читателю они остались недоступными, но друзья Полонской их прочли и сердечно отозвались. Написанные тогда же воспоминания Полонской о Лунце удалось напечатать только через тридцать с лишним лет [1350] . В них, в частности, есть такие слова о Лунце: «Это он сочинил статью „Почему мы Серапионовы Братья“. Впоследствии некоторым из нас пришлось отречься от нее. Ну что ж, такие казусы случались даже с апостолами! А никто из нас не хотел быть мучеником. Правда, некоторым, как, например, Мише Зощенко, пришлось пострадать за правду, и он сделал это достойно, но не у всех Серапионовых братьев была такая выдержка, как у Зощенко». В этом месте рукописи Полонской характерную помету оставил читавший ее М. Слонимский: «По-моему, не стоит мемуаристу касаться тяжелых болезненных моментов, за которые других (а отнюдь не мемуариста) били жестоко и несправедливо» [1351] .
1350
Вопросы литературы. 1995. Вып. IV. С. 314–320.
1351
Там же. С. 319–320.
В 1963 году Академия наук выпустила 70-й том Литнаследства «М. Горький и советские писатели. Неизданная переписка», в который, в частности, вошла избранная переписка Горького с Серапионами Зощенко, Кавериным, Слонимским и Фединым. Большой том был сдан в набор 15 марта 1962 года — в относительно либеральную пору, а подписан к печати 30 декабря 1962 года, когда уже возникли первые вспышки очередной политической кампании против свободомыслия художественной интеллигенции (первые стрелы ее полетели в художников — «модернистов, формалистов, абстракционистов»); кампания достигла апогея в марте 1963 года, когда в нее со всем пылом своего темперамента включился Никита Хрущев. Том горьковской переписки был отпечатан как раз в это время и уже из готового тиража бдительные его кураторы вырезали два листа, вклеив вместо них другие. Лист 387–388 с двумя письмами Горького Слонимскому (следы спешки налицо — было не до корректора, отсюда дурацкие опечатки: В. В. Ходасевич (поэт) и — крупным шрифтом — СМОНИМСКОМУ). На этом листе, видимо, была сделана купюра после слов Горького: «Тут про вас разные мудрые люди вроде Степуна Ф. А. пишут и публично читают, что вы все — контрреволюционеры. Спорю, утверждая, что вы, в глубокой, органической ненависти вашей к „быту“ истинные бунтари и революционеры». Второй лист 563–564 содержал комментарий к впервые напечатанной по-русски (как приложение к переписке с Фединым) статье Горького «Группа „Серапионовы братья“». По-видимому, комментарий был резко ужесточен. В окончательном варианте, вопреки стабильной установке не критиковать Горького, говорится об «идейных заблуждениях Горького начала 20-х годов» и о том, что он «явно недооценивал вредности формалистических и других чуждых советской литературе тенденций в статьях и пьесах Л. Лунца, в рассказах молодого В. Каверина». Было приведено и письмо К. Федина главному редактору Литнаследства И. Анисимову, в котором подчеркивалась роль Горького в борьбе с проявлением формализма у части Серапионов (т. е. фактически у Лунца и Каверина): «Внутри кружка „серапионов“ шла борьба за и против этого влияния формалистов, претендовавших не только на безусловность своих теоретических положений, но и на применение молодыми писателями на практике „норм“, узаконенных вкусами формалистов <…> Стремление Горького оградить „серапионов“ от формализма было хорошо им знакомо».