Судьбы Серапионов
Шрифт:
Зная, что повесть запрещена в Агитпропе ЦК, Зощенко понимал, что спасти её может только один человек. 25 ноября 1943 года он обращается с письмом к Сталину [1269] . Это его первое письмо вождю; сочиняя его, Зощенко пользовался советами академика А. Д. Сперанского. Письмо содержит краткую защитную автоаннотацию повести, информацию о запрете её (здесь Зощенко употребляет дипломатичную формулу: «Книгу начали печатать. Однако, не подождав конца, критика отнеслась к ней отрицательно. И печатание было прекращено» — таким образом, Сталин должен был заключить из письма, что Зощенко просит вождя выступить не против решения ЦК, где располагали полным текстом повести, о чем-де писатель не знает, а всего лишь против неких критиков в журнале). Заканчивалось письмо конкретной просьбой: «Я беру на себя смелость просить Вас ознакомиться с моей работой, либо дать распоряжение проверить её более обстоятельно и, во всяком случае, проверить её целиком. Все указания, которые при этом, будут сделаны, я с благодарностью учту».
1269
Полный текст письма см.: Власть и художественная интеллигенция. С. 501–502.; в этой книге датируется 26 ноября — по дню получения письма Особым отделом ЦК, т. е. секретариатом Сталина (Литературный фронт. М., 1994. С. 106). Впервые опубликовано Ю. В. Томашевским по копии из семейного архива Зощенко с датой написания 25 ноября 1943 г. (Дружба народов. 1988. № 3. С. 169).
Ответа Зощенко не получил. В секретариат Сталина письмо поступило 26 ноября, а в ночь с 24-го на 25-е
Поскольку автограф письма Зощенко хранится не в архиве Сталина, а в фонде Агитпропа ЦК (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125) и никаких пометок на нем нет (судя по обеим независимым публикациям — см. примеч. 35), то, скорей всего, подлинник письма сразу был передан в Агитпроп [1271] (Зощенко считал, что его письмо попало к Щербакову [1272] ). Сталин письмо не читал (маловероятно, чтобы в начале декабря, когда он вернулся в Москву, ему доложили о письме Зощенко).
1270
С. Штеменко. Генеральный штаб в годы войны. М., 1968. С. 190–192.
1271
Когда Сталин лично знакомился с документами и давал указание познакомить с ними других лиц, для них в секретариате Сталина специально печатали машинописные копии документов.
1272
Власть и художественная интеллигенция. С. 516.
Запрет на продолжение печатания повести Зощенко, сообщенный Агитпропом ЦК журналу «Октябрь» в ноябре 1943 года, не сопровождался никакими печатными документами. Первая официальная бумага, содержащая негативный отзыв о повести «Перед восходом солнца», датирована 2 декабря 1943 года (т. е. после поступления в Агитпроп письма Зощенко Сталину [1273] ) — это идентичные докладные записки Маленкову и Щербакову за тремя подписями: начальника Агитпропа ЦК Г. Александрова, его заместителя А. Пузина и… завотделом художественной литературы А. Еголина. Этот документ содержит критический обзор работы журналов «Октябрь» и «Знамя», главными «жертвами» которого оказались Сельвинский и Зощенко. «Анализ» повести Зощенко занимает в нем наибольшее место — и начинается с разгромного вывода: «В журнале „Октябрь“ (№ 6–7 и № 8–9 за 1943 г.) опубликована пошлая, антихудожественная и политически вредная повесть Зощенко „Перед восходом солнца“» [1274] . Понятно, что этой формулировкой Александров наступательно защищал «честь мундира» Агитпропа, утверждая правильность решения его Управления о запрете продолжения повести Зощенко. (Замечу, что главная рекомендация этой докладной записки: «Управление пропаганды считает необходимым принять специальное решение ЦК ВКП(б) о литературно-художественных журналах» — была осуществлена лишь в 1946 году и, так получилось, журналов «Октябрь» и «Знамя» непосредственно не задела).
1273
Понятно, что это письмо не было причиной сочинения докладной записки (сама по себе публичность запрещения продолжения повести требовала неких публичных же шагов против повести и её автора), но обращение писателя к Сталину вызвало у руководства Агитпропа дополнительную ярость.
1274
«Литературный фронт». История политической цензуры 1932–1946 гг. М., 1994. С. 93–104.
В тот же день, 2 декабря 1943 г. на основе докладной записки Агитпропа было принято постановление Секретариата ЦК ВКП(б) «О контроле над литературно-художественными журналами», содержавшее в преамбуле критику Агитпропа (понятно, не по причине запрета окончания повести Зощенко): «Отметить, что Управление пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) и его отдел печати плохо контролируют содержание журналов, особенно литературно-художественных. Только в результате слабого контроля могли проникнуть в журналы такие политически вредные и антихудожественные произведения, как „Перед восходом солнца“ Зощенко…» [1275] . Критикуя Агитпроп, Секретариат ЦК не оставил камня на камне от повести Зощенко: Управлению вменялось в вину именно разрешение печатать начало повести Зощенко (что, к слову, не могло не напугать лично Еголина). Этим же постановлением к журналам «Новый мир», «Знамя» и «Октябрь» приставлялись ответственные от Агитпропа, относительно которых в постановлении было записано: «Установить, что наблюдающие за этими журналами несут перед ЦК ВКП(б) всю полноту ответственности за содержание журналов» [1276] .
1275
Власть и художественная интеллигенция. С. 507.
1276
Видимо, именно «стараниями» приставленного к «Октябрю» агитпроповца П. Н. Федосеева объясняется подписание в печать № 10-журнала лишь 27 декабря.
На следующий день Секретариат ЦК издал еще одно постановление, «О повышении ответственности секретарей литературно-художественных журналов», в котором повесть Зощенко была аттестована как «антихудожественная и пошлая» [1277] .
Оперативность этих решений и резкость их тона при повторяемости разоблачительных формулировок позволяют увидеть за всем этим желание Маленкова и Щербакова (да и Александрова) показать цензурное рвение в отсутствие хозяина вопреки скудости аргументов. То, что Сталин писателя Зощенко не любил, они, скорей всего, знали. Но градации нелюбви у Сталина были широкими: «сволочь» было написано вождем все же на прозе Платонова (резолюция, как ни странно, оказалась не расстрельной) или в сороковые годы убийственные слова, сказанные Маленкову: «С этим человеком нужно обращаться бережно, его очень любили Троцкий и Бухарин» (это о Сельвинском) [1278] . Однако индивидуально нелюбимых писателей-одиночек Сталин не смешивал с «враждебными» группами (здесь он был беспощаден); индивидуально нелюбимого вождем писателя могли жизни и не лишить. Зощенко, наверное, злил Сталина меньше, чем Платонов. Но злил. Существует много версий на этот счет, особенно о зощенковских рассказах ленинского цикла (мало интересных), где вождь де узнал себя в одном усатом персонаже, сопровождавшем Ленина, и рассвирепел [1279] . Но все это догадки и домыслы, придумать подобное не трудно. Агитпроповцы, возможно, что-то чуяли, но запрещать Зощенко на корню не замахивались. Письмо Зощенко Сталину заставило их на всякий случай «критику» усилить, и он заработал титул «пошляка».
1277
Власть и художественная интеллигенция. С. 508.
1278
Там же. С. 784.
1279
Л. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т. 2. М., 1997. С. 157.
Таким образом, в отличие от случая Федина, случай Зощенко оказался существенно более мрачным для писателя — и его обращение к Сталину лишь ухудшило дело.
Опираясь на решение Секретариата ЦК, Агитпроп тотчас же развил соответствующую деятельность. Выполняя заказ Агитпропа, погромная газета «Литература и искусство» уже 4 декабря опубликовала статью Л. Дмитриева (знакомого нам по травле Федина) «О новой повести Зощенко», где писатель именовался «мещанским хлюпиком, нудно копающимся в
1280
Михаил Зощенко. Материалы к творческой биографии. Т. 1. С. 95.
После выхода двух постановлений Секретариата ЦК, содержавших острую критику работы журналов — органов Союза писателей, 6 декабря Агитпроп созвал заседание Президиума ССП, на котором обсуждался журнал «Октябрь». Повесть Зощенко стала главной темой обсуждения [1281] . Несмотря на выступления О. Форш [1282] и С. Маршака в поддержку Зощенко, руководители Агитпропа и генсек ССП Фадеев, поддержанные всегда готовыми «братьями-писателями» (увы, был среди них и Виктор Шкловский [1283] ), заклеймили Зощенко. Правда, в этот раз (потом этого допускать не будут) М. М. был приглашен на заседание и получил слово. Зощенко еще не знал, насколько безнадежно его положение, и говорил так: «Здесь я чувствую какую-то враждебность, которую я не заслуживаю… неуважение, какого я не испытывал за все 22 года моей работы… Вы признаете мой опыт неудачным… я считаю, что я прав абсолютно… вы же не читали моей книги… Это же непрофессиональный подход» [1284] .
1281
Наряду с напечатанными в «Октябре» стихами И. Сельвинского «Кого баюкала Россия», также попавшими в постановление Секретариата ЦК.
1282
В отчете о заседании, напечатанном в «Литературе и искусстве» 11 декабря, О. Д. Форш упрекнули в недостаточной критичности по отношению к Зощенко; этот публичный попрек аукнется в 1946 году старой писательнице, жившей с Зощенко через стенку, состоянием панического страха.
1283
На вопрос сотрудника ленинградского «Большого дома»: «Были ли примеры двурушнической оценки вашего произведения?», Зощенко ответил: «Были. В частности, могу назвать Шкловского — Булгарина нашей литературы. — До „разгрома“ повести он её хвалил, а потом на заседании президиума союза ругал. Я его обличил во лжи тут же на заседании» (Власть и художественная интеллигенция. С. 514).
1284
См.: Д. Бабиченко. Писатели и цензоры. С. 77. Традиция судить о произведении, не прочитав его, достигла апогея при разгроме не опубликованного в СССР романа Б. Пастернака «Доктор Живаго» в 1958 г.
На заседании Президиума ССП произошел еще один выразительный эпизод. В составе «бригады» Агитпропа, возглавляемой Александровым, на заседание прибыл и Еголин и, разумеется, в защиту Зощенко он не высказывался. Не высказывался, но… дрожал. Вот, что об этом рассказал летом 1944 года сам Зощенко: «Еголин в отношении моей повести до критических выступлений печати — держался другого взгляда… Еголин одобрял повесть. Но когда её начали ругать, Еголин струсил. Он боялся, что я „выдам“ его, рассказав о его мнении на заседании президиума Союза писателей, где меня ругали. Видя, что я в своей речи его не „выдал“, Еголин подошел ко мне после заседания и тихо сказал: „повесть хорошая“» [1285] … На заседании Зощенко, разумеется, «не услышали». Выступавший после него агитпроповец П. Юдин продолжал «литературный» анализ повести: «То, что напечатано, производит впечатление, что человек повернулся к народу, к войне, к задачам нашего государства задней частью, плюнул на все и копается в своем мусоре» [1286] .
1285
Власть и художественная интеллигенция. С. 513–514. О поведении Еголина Зощенко рассказал оргсекретарю правления ССП Д. Поликарпову и тот потребовал, чтобы Зощенко подал ему письменное заявление о поведении Еголина, но Зощенко отказался это сделать, несмотря на крики Поликарпова, которому нужна была эта бумага для Щербакова. В 1944 г. Зощенко собирался даже написать повесть, где намеревался вывести Еголина «во всей неприглядности его поведения» (Власть и художественная интеллигенция. С. 514).
1286
Д. Бабиченко. Писатели и цезура. С. 77.
22 декабря 1943 года появилось закрытое (о, эта страсть к закрытости!) постановление Президиума ССП СССР «О журнале „Октябрь“ за 1943 год», повторявшее уже канонизированные обвинения против «пошлой антихудожественной повести М. Зощенко»: «Повесть Зощенко, претендуя на, якобы, „научные“ изыскания, на деле уводит читателя в область узко-личных, мелких обывательских переживаний, далеких от жизни советского народа, в особенности в дни войны. Считать грубой ошибкой журнала напечатание вредной повести Зощенко» [1287] . В тот же день Зощенко писал жене: «Вообще получилось глупо — книга была разрешена ЦК. Ученые дали замечательный отзыв. Потом кому-то из начальства не понравилось. И начали бранить. Выдержать все не так-то легко было. Тем более очень был переутомлен работой. И вдобавок грипп. Вообще все утрясется. Но предстоит много поработать, чтоб все наладить — а то, чего доброго, отнимут паек. Ну, надеюсь, до этого не дойдет» [1288] .
1287
Литературный фронт. С. 90. Отметим, что среди прочих недостатков «Октября» в 1943 году был упомянут и «серый недоработанный» рассказ М. Слонимского «Единство». Точно так же, когда в 1946 г. будут искать изъяны в журнале «Ленинград», снова зацепят Серапиона М. Слонимского (рассказ «На заставе»).
1288
Михаил Зощенко. Материалы к творческой биографии. Т. 1. С. 95–96.
31 декабря 1943 года редакция «Крокодила» сообщила М. М., что он выведен из её состава. За день до этого навестивший Зощенко Валентин Катаев не без злорадства изрек: «Ну, Миша, ты рухнул!» [1289] .
8 января 1944 года Зощенко обратился с письмом в ЦК ВКП(б) — к А. С. Щербакову. Признав, что критика повести смутила его своей неожиданностью, он признается: «Тщательно проверив мою работу, я обнаружил, что в книге моей имеются значительные дефекты. Они возникли в силу нового жанра, в каком написана моя книга. Должного соединения между наукой и литературой не произошло… Сложность книги не позволила мне (и другим) тотчас обнаружить ошибки. И теперь я должен признать, что книгу не следовало печатать в том виде, как она есть. Я глубоко удручен неудачей и тем, что свой опыт произвел несвоевременно. Некоторым утешением для меня является то, что эта работа была не основной (это, конечно, неправда, но Зощенко вынужден защищаться — он хочет напомнить и о других своих литературных трудах военного времени — Б.Ф.). В годы войны я много работал в других жанрах…» [1290] . В конце послания М. М. напоминает о своем ноябрьском письме Сталину: «В конце ноября я имел неосторожность написать письмо т. Сталину. Если мое письмо было передано, то я вынужден просить, чтобы и это мое признание стало бы известно тов. Сталину. В том, конечно, случае, если Вы найдете это нужным. Мне совестно и неловко, что я имею смелость вторично тревожить тов. Сталина и ЦК».
1289
Вспоминая Михаила Зощенко. С. 327.
1290
Власть и художественная интеллигенция. С. 509–510.