Судить Адама!
Шрифт:
– Новая мода – «козел». Целыми днями хлещут, доминошные те столы за лето в землю вколачивают.
– Говорят, шестичасовой рабочий день надо, – откликнулась Нина. – Что тогда будут, в чехарду играть?
– Мужики найдут занятие. Мой вон за мясорубками бегает… Господи, сколько же ждать, мочи больше нету!
– А меня ругали, понимаешь. На один день ушел, и, извини-подвинься, зашились, никакого порядку.
Никто не возразил Башмакову, не нашел подходящего слова. Что скажешь, когда все отупели от зряшной суеты и ожидания.
Сеня
– Нам товарища Ручьева, – объявил Комаровский перевязанному Чайкину. – Надо уточнить кое-какие детали. Фельетон, который я…
– Почему «я» – мы! – перебил сердито Мухин. – Фельетон, который мы пишем, требует дополнительных деталей.
– О печати? – спросил Чайкин.
– О печати. Случай исключительный, и надо выявить его природу, корни. Вот у вас, товарищ Башмаков, ничего подобного, кажется, не случалось?
– У меня никогда ничего не случалось, понимаешь. У меня, извини-подвинься, порядок и дисциплина.
– А принцип, руководящий принцип?
– Принцип у него известный, – сказал Чайкин. – «Есть начальство – не думай, подумал – не высказывай, высказал – не записывай, записал – не подписывай, подписал – не заверяй печатью, заверил – не давай ходу, а жди приказа начальства и тогда дуй напролом,,ты не отвечаешь!»
– По-моему, это не очень съедобно, – усомнился Комаровский. – Как вы считаете, товарищ Башмаков?
– Съедобно или нет, понимаешь, а печать была целая.
В приемную влетел радостный Куржак:
– Баржа села на мель, мы подъедем на моторке и возьмем. Сеня, ты ждешь? Очень хорошо! Ручьев тоже, у себя?
– Еще не приходил, – сказала Вера. – Брось ты свои мясорубки, Андрюшка, все равно не успеешь.
– Успею. Она села крепко, сама не сойдет.
Шкипер, видно, хотел план перевыполнить, нагрузил, как взаймы, и сел…
Из коридора в сопровождении Ивана Рыжих и Федьки Черта появился наконец-то Ручьев – рубашка расстегнута, пиджак везется безвольно опущенной рукой по полу. Разбитый, в тупом отчаянии, он сел у стола Дуси на подставленный Чертом стул и попросил закурить. Иван Рыжих достал папиросу, прикурил от зажигалки, сунул ему в губы. Ручьев торопливо затянулся, шумно выдохнул синюю душную струю.
– Все, товарищи, конец…
Газетчики рванулись к нему с приготовленными блокнотами:
– Пожалуйста, поподробней. Башмаков протянул акт:
– Подпиши, понимаешь. Печки на комбинате мы опечатали.
– Оно, может, и не ко времени мое недовольство, – сказал Чернов, вставая, – но больше ждать мне не с руки: машина хоть и крытая, а все не холодильник, портится мясо.
– Семеныч, мы успеем, стоит баржа! Ты дай бумагу, и успеем. А ты, Сеня, жди. Как привезу, сразу монтировать начнем.
– Минуточку, товарищи, минуточку! – вскочила Серебрянская, пряча книжку в сумочку. – Я первой была, к тому же я женщина…
Тут притащилась
– Сыночек, милый, что же это делается, а? Выбирали мы тебя, руки подымали, хлопали… Заступись, Христа ради… Михеича мово, роднова… не дышит совсем…
Вера с Ниной дружно кинулись к ней с сочувствием:
– Михеича? Такого золотого человека?…
Газетчикам понадобилось уточнение:
– Кто? За что? При каких обстоятельствах?
– Душа в душу жили, – причитала Антиповна перед глухим ко всему Ручьевым, – любили друг дружку, уважали…
Чайкин, пользуясь тем, что Антиповна отвлекла внимание собравшихся на себя, поспешил вызволить Ручьева:
– Разойдитесь, разойдитесь, обложили, как хищного зверя! Дайте вздохнуть человеку.
– Семеныч, как же с мясорубками?
Чайкин решительно отстранил и Куржака.
– Постой, Андрюшка, не до тебя. – И потряс за плечи Ручьева: – Да очнись же на минутку, Толя, не идиот же ты! Давай посмотрим еще раз хорошенько. – Он взял у него мятый пиджак, бросил на пол и, став на колени, начал разглаживать, прощупывать каждую складку.
В приемную, шумно дыша, вплыла, как нагруженная баржа, Смолькова и плюхнулась на стул у двери, сразу отыскав взглядом Ручьева.
– Ну теперь-то ты от меня не спрячешься!
Деловито, уверенной, важной походкой вошел Рогов-Запыряев, за ним банковские служащие с перевязанными головами и милиционер внесли сторожевую машину.
– Вот ты где, голубчик! – торжествовал изобретатель, чуть не споткнувшись о Сеню. – Значит, машину создавать вместе, а отвечать за нее я один?
Сеня поднялся с пола, отряхнул штаны.
– За что отвечать? – удивился он. – За машинные действия непредвиденности? Или за плохую эксплуатацию действия? Но машину создавал в единоличном одиночестве я, эксплуатацию ее против людей проводили вы.
– Вот он, гужеед, убивец народа! – завопила Антиповна, увидев Рогова-Запыряева. – Он мово старика под машину подвел, один он! Толя, заступник наш, выручай, в больницу повезли мово Михеича…
Рогов-Запыряев дал ей мужественный отпор:
– Я не могу принять вину на себя, гражданка. Меры предосторожности и техника безопасности были учтены, рычаг обтянут резиновым шлангом. Виноват сам старик – слаб для нашей машины. Видите, она какая?
– Видим, – сказал Куржак. – Только зачем вы ее сюда приволокли?
– На ремонт. После поражения Михеича перестала срабатывать, а у вас свои мастерские, Сеня… Переставьте сюда, товарищи, вот сюда.
Служащие и милиционер подвинули машину поближе к стене, Рогов-Запыряев размотал шнур со штепселем, сунул в розетку.
Куржак, глядя на машину, радостно улыбнулся и поманил пальцем Федьку Черта и Ивана Рыжих.
– Что, ребята, потянет эта машина по весу за наши мясорубки?
– Должна, – сказал Черт. – И даже с походом. Вон она какая дарданелла.