Судныи? день
Шрифт:
Мои губы разошлись. Затем они сомкнулись, когда я смахнула слезы.
— Все в порядке, дитя. Отдай это Богу. Он вытаскивает нас из глубоких вод.
Я провела руками по передней части платья.
— Когда мне было двадцать лет, я бросилась в эти воды, и Бог оставил меня тонуть, — я встретилась с его глазами. — Поэтому я научила себя плавать, — и затем я вышла из комнаты.
Как только я вернулась в Святилище, меня остановила сильная рука, схватившая меня за локоть.
— Где ты была? — спросил Уинстон, его глаза сузились. Его голос был глубоким и ровным.
— Разговаривала с отцом Доэрти, —
Он изучал мое лицо в поисках признаков лжи. Хорошо, что у меня были годы практики. Я хорошо носила маску.
— Процессия ждет.
Прогулка от собора до места погребения была тихой. Король не произнес ни слова, пока мы стояли у готического каменного мавзолея и смотрели, как опускают гроб Лиама в королевский склеп. Поездка домой была еще более спокойной. Уинстон был человеком, который любил говорить ради того, чтобы просто услышать свой собственный голос. Его молчание говорило о многом.
Во дворце было холодно. Персонал продолжал заниматься своими повседневными делами, выполняя роботизированные действия. Но груз горя висел на каждом движении. Лиам был свободным духом. Его улыбка была заразительна. В его отсутствие эти белые стены могли бы быть выкрашены в черный цвет.
Я отправила всех домой до конца дня, а затем нашла мужа в его кабинете, погруженного в звуки Симфонии № 3 Горецкого. Грустные струнные и величественные басы обволакивали женский голос, рассказывающий душераздирающую историю на непонятном мне языке. Мягко. Но громко. Экзистенциальная. И меланхоличная. Я медленно толкнула дверь и шагнула внутрь. Уинстон сидел в большом кожаном кресле, откинув на спинку пиджак от костюма. Его длинные ноги были вытянуты перед ним.
Первые несколько пуговиц его рубашки были расстегнуты, и одна половина рубашки была расстегнута. В одной руке он держал стакан с виски, свесив его с широкой ручки кресла, и смотрел в пустоту. Это было бы трагично, если бы он не сделал это сам с собой.
Уинстону было сорок семь лет, на пятнадцать лет старше меня, но он не выглядел ни на день старше сорока. Он был высоким и худым, с темными волосами и карими глазами. Его черты лица были резкими, скульптурная линия челюсти, гладко выбритый подбородок, сильный нос и полные губы. Это был фасад. Внешняя красота скрывала зло внутри.
Я опустилась перед ним на колени, затем подняла глаза от его ног.
— Я принесла тебе кое-что, — я щелкнула пальцами, и вошла одна из горничных, которых я только что наняла. — Я подумала, что это поможет облегчить боль, — я провела рукой по внутренней стороне его бедра. — Или, по крайней мере, заставит тебя забыть.
Уинстону нравились молодые. Я переступила этот порог, когда мне исполнилось двадцать шесть, поэтому последние пять с половиной лет я находила другие способы утолить его голод. Иногда он хотел, чтобы его оставили наедине с ними. Иногда он просил меня принести больше одной. Иногда он хотел сидеть в своем кресле и смотреть на меня… с ней — кем бы она ни была в тот момент. Но всегда он предпочитал их молодыми. Он говорил, что они напоминают ему меня, когда мы только поженились.
Сегодня вечером он смотрел на меня красными глазами. Он стряхнул
— И это твое решение? — он вскочил на ноги, сбив меня с ног, пронесся мимо меня, указывая на открытую дверь. — Убирайся!
Я подняла себя с того места, где он сбил меня на пол. Девушка выскочила из комнаты. Мои глаза встретились с глазами Уинстона, когда я прошла мимо него, а затем направилась в свою комнату.
Мое сердце было тяжелым от стыда и сожаления.
Это и есть твое решение?
А почему бы и нет? Это было единственное решение, которое я знала в течение многих лет.
Мой отец был членом парламента. Моя мать была леди. С самого рождения моя жизнь была тщательно расписана по определенным правилам. Я нарушила эти правила, когда была с Греем. Дорогие шелка и кружева превратились в спутанные кучи ткани на полу. Изысканная речь превращалась в стоны и грязные слова. Он заставлял меня чувствовать себя живой.
Потом он исчез, и они заставили меня хотеть умереть.
Только после первой попытки побега я узнала, что Грея отправили в тюрьму. Он получил легкий выход. Меня же отправили в ад.
После второй попытки побега меня заперли в коттедже где-то на территории дворца, привязали к кровати, били, мочились, эякулировали — мое тело деградировало, а разум был сломлен.
— Веди себя как королева, и я дам тебе ключи от королевства. Веди себя как ребенок, и ты будешь наказана как ребенок. — Уинстон взял мой подбородок между пальцами и сжал, выплевывая свои слова мне в лицо. — Попробуй еще раз уйти от меня, и я убью его, пока ты будешь смотреть.
В этот момент я поняла, что сражаюсь уже не только за себя. Это был и он. Чтобы купить его свободу, я должна была отдать свою. И я сделала это. Потому что мое сердце больше не принадлежало мне. Теперь оно полностью и безвозвратно принадлежало кому-то другому. Я продала Уинстону свою душу. Все, что осталось, это мое тело.
В конце концов, я позволила им забрать и его.
ГЛАВА 6 Сэди
Я уже давно перестала жалеть себя. Отказ Уинстона не жалил. Он освободил. Это означало, что пока он топил свою боль в виски, истериках и классической музыке, я была свободна.
Первое, что мне захотелось — это горячая ванна. Потом, возможно, я бы спустилась в библиотеку и погрузилась в мир фантастики.
У Уинстона была своя спальня. У меня была своя. Так было лучше. Я знала о том, чем он занимался в той комнате, но мне не нужно было смотреть.
Когда я вошла в свою комнату, я отшвырнула каблуки. Они приземлились на ковер с мягким стуком, а затем перевернулись на бок. Я толкнула дверь ногой, а рука скользнула к боку платья, и пальцы нащупали молнию. Ткань собралась в лужицу шерсти викуньи на полу. Прохладный воздух приятно прижимался к коже, когда я стягивала чулки, но я знала, что в горячей воде будет лучше.