Судныи? день

Фостер Дилейни

Я закрыл глаза, беззвучно проклиная ублюдка, который сделал это, искалечив меня, чтобы я не мог защитить ее — а затем испустил рев из самых темных глубин своей души.

— Беги!

ГЛАВА 1

30 лет

Некоторые говорили, что деньги — корень всех зол.

Я

не соглашался.

Люцифер пал от благодати не из-за денег.

Войны велись не из-за денег.

Жажда власти.

Жажда контроля.

Вот что толкало здравомыслящих людей в глубины безумия.

Зло действительно существовало. И оно преклонило колени перед властью.

Отец учил меня с того момента, как я стал достаточно взрослым, чтобы понимать: нет силы без знания. А знание вещей без рассказа — вот где была настоящая сила. Люди теряли бдительность, когда думали, что никто не знает их секретов. Высокомерие преобладало над здравомыслием, когда кто-то считал себя самым могущественным человеком в комнате.

Эта комната, моя библиотека, хранила в себе знания всей жизни, и не только из-за полок с книгами, которые выстроились вдоль стен. Это была не просто комната, полная классической мебели, стеклянных ламп и шерстяных ковров. Это было хранилище. Здесь за выдержанным виски и прекрасной кожей делились секретами всей жизни.

Я устроил здесь встречу, чтобы обсудить будущее Братства — будущее, для реализации которого нам всем придется работать вместе. Каспиан Донахью и Чендлер Кармайкл прибыли вчера вечером. Линкольн Хантингтон, что неудивительно, пропустил свой рейс и опаздывал. У Лиама Рэдклиффа были королевские дела, но он сказал, что уже в пути.

Книжные шкафы высотой до потолка занимали все стены, кроме одной. Там находился мой письменный стол и барный шкаф. Латунные лампы отбрасывали янтарный отблеск на богатое дерево. Два кожаных дивана стояли друг напротив друга в центре комнаты. Лирика почти каждую ночь засыпала на одном из этих диванов. Сейчас на них сидели Каспиан и Чендлер, пили виски и делились секретами.

Я стоял за одним из диванов, покручивая пятидесятилетний «Балвени» на дне хрустального стакана и повторяя в голове слова отца.

Знай больше, чем они думают. Думай больше, чем говоришь. Говори, когда это имеет значение. Страх ревет, громко и неуверенно. Интуиция шепчет. Помни об этом, и ты будешь непобедим.

Мой отец научил меня быть мужчиной, достойным уважения. Книги на этих полках научили меня истории, человеческой природе и любви. Пять лет в тюрьме, в которой мне не место, научили меня быть чудовищем.

Дверь библиотеки открылась, и вошла миссис Мактавиш. Линкольн пронесся мимо нее, остановился за диваном напротив меня и вперил свой взгляд в меня.

— Лучше бы это было важно.

Я взглянул на свою экономку и старую подругу, коротко кивнул ей и улыбнулся.

— Спасибо, миссис Мактавиш. Я дам вам знать, если нам понадобится что-нибудь еще, — как только дверь закрылась, я вернулся к своему стакану, сделал глоток виски и снова посмотрел на Линкольна.

В его глазах был огонь, а в моих —

лед.

Прошел один такт.

Потом два.

Его ноздри раздувались, он вцепился в спинку дивана своими татуированными пальцами. Я допил свой виски. Его челюсть сжалась. Чендлер и Каспиан обменялись напряженными взглядами, переходя с одного дивана на другой. Но никто не произнес ни слова.

У нас с Линкольном была своя история, и все сводилось к этому: он не смог спасти свою женщину от отца, поэтому это сделал я. Дважды. Она была сломана, и я собрал ее обратно. Дважды. Потом я вернул ее ему, где ей и место. И вместо благодарности я получил иди на хуй. Но это был Линкольн, неровные края и жесткие линии.

Я подошел к барной стойке и налил себе еще выпить. Затем я нарушил молчание.

— Присаживайтесь, — сказал я, возвращаясь на середину комнаты и глядя Линкольну в глаза.

Он не двигался.

Я остановилась за диваном, где сидел Каспиан.

— Как только Лиам приедет, мы сможем все завершить, и вы все сможете сесть в самолет и вернуться к тому, чем занимались.

— Моя жена, — глаза Линкольна сверкнули, а один уголок его рта искривился в ухмылке. — Я занимался своей женой.

Если он пытался быть хитрым, то он промахнулся. Технически, она все еще была моей женой.

Лирика Мэтьюс больше не существовала, а Лорен Винчестер в глазах всего мира оставалась Лорен Ван Дорен. И закона. Шесть месяцев назад Линкольн уехал с ней на лодке Каспиана. Четыре дня назад они устроили импровизированную церемонию помолвки и клятвами на крови — сразу после того, как мы обнаружили местонахождение сайта Багровый грех. Меня не пригласили. И опять же, я знал, что не буду приглашен. Мы с Линкольном были вежливы ради Лирики и во благо Братства, но мы были далеко не друзьями.

Она была нужна ему. По-своему, по-грязному, он любил ее. Ничто и никогда не могло убедить меня в том, что он заслуживает ее. Но она любила его, и этого было достаточно, чтобы я держал рот на замке и позволил ему улучить момент.

Лицо Линкольна исказилось в жестком оскале.

— Простите, мы обошли традицию и не пригласили вас всех на медовый месяц. В этот раз Лирика предпочла праздновать без публики.

Мои руки сжимали бокал до побеления костяшек. Мое сердце колотилось в груди при воспоминании о той ночи — ночи, когда Братство забрало часть моей души и души Лирики. До этого момента я никогда не предавал Сэди с другой женщиной. Это были только моя рука, мой член и ее память. А теперь здесь был Линкольн, который копил боль, как вор на кладбище.

— Да. Она рассказала мне все об этом, — продолжал он. — Как ты позволил моему собственному гребаному отцу смотреть, как ты насилуешь ее, — его язык прижался к зубам, когда он посмотрел на Каспиана. — Надеюсь, это будет первый гребаный ритуал, который исчезнет, когда мы возьмем власть.

Я сосредоточился на своем дыхании, сузив глаза.

— Скажи это слово еще раз, и это будет последний раз, когда ты откроешь свой рот.

— Изна…

Чендлер вскочил и закрыл рот Линкольна рукой.