Судный день
Шрифт:
– Ну зачем вы, – устало отмахнулся Костик. – Я правду говорю… Я же ее имени даже не знаю!
– А чего проще-то, – будто посерьезнев, по секрету сообщил Швейк. – Подойди и скажи: «Здравствуй, Люся!» А она ответит: «Я, мол, не Люся вовсе, а я Фекла!» А ты ей тут же, не дав прийти в себя: «Что вы! Ах, как вам к лицу это имя!» Ну и так далее.
– А что? Что – так далее-то? – заливался Силыч, глядя по-детски Швейку в рот. Сам он не умел сочинять, но Швейка прямо-таки обожал за его байки. И сейчас ждал чего-нибудь такого, что тот выдаст, и будет жутко смешно.
Петя продолжил:
– Как это что?
– Ты скажи, ты скажи, как действовать! – настаивал Силыч.
– Ну, как… Наш Костик посмотрит на нее пристально, как на «тачку», где нужна центровка! – Швейк изобразил, как Костик посмотрит на нее, и все, кто собрались послушать этот треп, снова закатились. – Возьмет нежно, как вал фрикциона берет – за руку, и прижмет к груди… К своей, к своей груди, не путай, – пригрозил он Костику, который отмахивался, но тоже слушал. – Потом, вдохнув всей грудью пять с половиной литров по спирометрии, произнесет ласкающие слух слова… Ну такие, к примеру: «Позвольте вас, Фекла Харитоновна, пригласить в нашу заводскую столовку на затируху! У меня за три переработанных смены талончик: угощаю от всего сердца! Пир, как говорят, на весь мир!» Ну а потом танцы под патефон… – Швейк схватил табурет и стал изображать зажигательный фокстрот «Рио-рита»… – Там-там, – напевал он, – там-там-там-там… У нас там одна пышная девица патефон приносит! Выносливый, говорит! Где ни поиграет, две-три пластинки вынесет!
Со словами: «Да ну вас!» – Костик нырнул в спасительное чрево машины, а Силыч присел, отсмеявшись, и сказал:
– Как тебя хватает! Если честно, я и то выдохся. А меня в училище, знаешь, как звали? Шестьдесят девять! Вот как! Цифра такая есть, ее как ни перевернешь, она все равно шестьдесят девять, вот и я такой же крупный, что в ширину, что в высоту!
Петя закруглил танец, сел на ту же табуретку, с которой танцевал. Посмотрел на Силыча и спросил вдруг:
– А ты знаешь, откуда я пришел в ФЗО? Я из детдома пришел, между прочим!
– Ну и что? – спросил Силыч.
– Ничего. У нас там одна дорожка: как чуть подрос, одежонку, что похуже, сунут, ноги в руки и ступай… Топай, браток, устраивай свою личную жизнь и уступи свою койку другим, которые тоже хотят жрать! Так вот, я про детдом… Там без того, чтобы не почудить, нельзя. Почудишь, и легче. А то еще и корочку за твои циркачества подбросят!
Появилась Ольга с плакатами в руках, зачастила:
– Мальчики, вы живы? А я вот молнию: «Три танка – наш последний удар по врагу!» Нравится? А я, значит, в час или в два ночи прохожу по цеху, слышу, вы там, в машине, ну прямо заливаетесь от хохота… Я-то подумала, подбодрю их, небось осоловели, и слышу, прямо кто-то надрывается… Это ты, Почкайло? Вот повесь мне плакат!
Тот кивнул. Плакатик одобрил и сказал, что поможет сейчас повесить.
– А что смеялись-то? – опять спросила Ольга.
– Да Швейк, – отвечал Силыч.
– Понятно, что Швейк. А что он сказал?
– Да я уж не помню, что-то такое… Ах, вот что… Встречаются два приятеля, и один другого спрашивает: «Где ты работаешь?» А тот отвечает: «В доменном цехе». – «Это что же, сталь плавишь?» – «Да нет, – отвечает второй, – домино делаем».
– Домино? – спросила недоуменно Ольга.
– Ага.
– Знаю.
– Ну вот они, значит, в доменном цехе «домино» делают, – сказал, засмеявшись, Силыч. Но Ольга смотрела на него немного озадаченно, не улыбалась.
– Ты думаешь, это смешно?
– А разве нет? – удивился Силыч. – Но ты дослушай! Этот второй и говорит: «Я делаю домино, точки на них ставлю». – «А почему ты сегодня не на работе?» – спрашивает тогда первый. А второй и говорит: «Ой, умора, – он говорит, – у меня выходной, потому что мы выпускаем сегодня «пусто – пусто»!»
– И все? – спросила Ольга.
– Все, – кивнул Силыч и вздохнул.
Он понял, что Ольге анекдот не понравился.
– Ерунда какая-то, – сказала уверенно Ольга и посмотрела недоверчиво на Швейка и на Силыча. – И над этим всю ночь гоготали? Вот уж как дети? А Костик где? Я вам новость принесла.
Костику постучали и раз, и другой, он не откликался.
– Спекся, – сказал Швейк и полез в машину. Чуть не силой он вытянул оттуда Костика, тот и на свет вылез, и вниз спустился, и все никак не мог разомкнуть глаз. А чтобы не видно было, спустил на глаза уже ставшую совсем черной повязку.
– Кончай ночевать! – крикнул Швейк ему в ухо и прислонил к борту машины.
– Ладно. Пусть спит, лошади тоже стоя спят. Так какая у тебя новость? – Так не пойдет, – сказала Ольга. – Сейчас генерал придет с Букаты… – Она толкнула Костика, и он неожиданно стал оседать прямо на пол. Силыч успел его подхватить, но Костик болтался, как тряпочная кукла, у него в руках.
– Силыч! Швейк! Ну разбудите! – сказала Ольга испуганно. – Они же скоро придут, а мы… Это же позор на весь завод! – Она стала тормошить Костика, и он открыл глаза, мутные, как у пьяного. – Костик! Костик! Ты слышишь? Генерал придет! В цех!
Костик кивнул и закрыл глаза.
Ольга испуганно оглянулась, желая пригласить Швейка и Силыча или хоть кого-то для помощи, но и те, присев и прислонясь друг к другу, уже спали мертвым сном. Ольга и к ним бросилась в панике, охнув про себя, и тоже стала тормошить, и в это время они вошли: начальник цеха Вакшель, Букаты, какие-то военные и среди них в папахе невысокий, поджарый, с острыми глазками-буравчиками исподлобья, генерал.
И тут произошло чудо: как по команде Швейк и Силыч встряхнулись, поднялись навстречу высоким гостям, и лишь Костя остался сидеть, опустив голову. Рабочие его тут же прикрыли собой. Только Ольга с беспокойством раз и другой оглянулась, но все напрасно: Костик спал, и никакие генералы для него в этот миг не существовали.
А начальство и военные быстро прошли вдоль конвейера, о чем-то беседуя, и приблизились к стоящей кучкой бригаде.
– Вот, – сказал Букаты, – указывая на Силыча и на Ольгу. – Вот они, герои нашего тыла. Бригада сборки, которая не подводила ни разу! И сегодня не подвела!
– Могу подтвердить, – глядя на генерала, сказал военпред. – Не подводили ни разу.
Генерал кивнул, но ничего не сказал.
Букаты продолжал говорить, а все стояли и смотрели на генерала. А тот все шарил острыми глазками по цеху, вскидывал голову на танки, на потолок и вдруг спросил пронзительно тонким, как всем показалось, голосом. Швейк за глаза его сразу назвал: «козлетоном».