Судоходство в пролет
Шрифт:
Я тоже решил, что пошли все к дьяволу, надо бы вздремнуть, пока никого нет дома. Не тут-то было.
Этот черт, проживающий за стенкой, тоже фрилансер – если задуматься, ибо пенсионер, удумал заколачивать гвозди.
Вот я поражаюсь: уже и мозги он пропил давно, и яйца, и помирать уже очень скоро, и если сколачивать что-нибудь, то разве что гроб, или прилаживать крюк на стенку. Нет! старается, как муравей, крепит полочку, пилит по дереву в паузах между ударами.
Сплошные воля и представление. Неуемная воля и затянувшееся представление при
Трансформер
С тоской поглаживаю дверной косяк.
Многие измеряют своих отпрысков, пока это еще имеет для родителей смысл и вызывает радостные эмоции, а не печальную констатацию неумолимого факта. Прикладывают линеечку, чертят карандашом, пишут число.
Я тем же занимался.
Может быть, я чересчур усложняю дело, но мне всегда казалось, что ценность здесь – если она вообще есть, эта ценность – имеет все в комплексе: не только рост и дата, но и цвет карандаша, и толщина линии, и почерк, и четкость.
Возможно, я предъявляю к действительности слишком много требований. Тесть мой, конечно, хотел как лучше. В мое отсутствие он взял и пропилил все дочкины черточки-отметки, с 99-го года начиная, и все они стали одинаковые.
Зато появилась добротность.
Не вырубишь топором, да. На века. Эстетика пилорамы.
Назойливое преследование
Утро, приятный летний дождик за окном, уверенно зеленеет трава.
«Все было пасмурно и серо, и лес стоял, как неживой, и только гиря говномера слегка качала головой» (с) А. Галич.
Промучился бессонницей – не знаю уж, почему. Привалился к окошку: старичок, еле держащийся на ногах, прицеливался корпусом в скамейку. В руке держал настойку боярышника. Достоинство в нем сохранилось, он опасался сесть на мокрое, и потому выудил из-под скамейки, из самой грязи, насквозь промокший лист картона. Удовлетворенный сел, и к нему сразу приблизился кто-то такой же.
Жена с утра пораньше рассказывает о вчерашнем. Они курили с коллегой, возле школы, и проглянуло солнце, и жена сказала, что вот – замечательно, солнышко выглянуло. А тот продолжил: «И голуби вон, смотрите, клюют говно». «Радостно так!» – добавила жена, и я мрачно поинтересовался, что радостно – продолжил или клюют? В коротком дискурсе сошлись, таким образом, оптимизм, пессимизм и что-то третье – пытливость, что ли, мною проявленная.
Побрел в магазин, там женщина. Голосом, каким вызывают Скорую Помощь, и с таким же лицом: «Мне свеклочки, два киллограмчика…»
Вот что я вчера видел в метро. Идет инвалид. Что-то врожденное или приобретенное. Идет очень мелко, немного кривляется. А за ним топает другой человек, уткнулся на ходу в книгу. И незаметно для себя подстроился под темп. Инвалид семенит, оглядывая окрестности идиотским взглядом, и читающий семенит.
А ведь можно очнуться и обойти.
У меня ощущение, что я тоже пристроился кому-то похожему в спину, и книжка-то дрянь, которую я увлеченно читаю, но оглянуться не получается.
Аристон
Быть
Перекусил провод.
Долго выбирал. Моя задача облегчалась тем, что он был один.
В прошлом году, пока я сидел с дитем на даче, а дома шел ремонт, тесть начинил мою квартиру замедленными минами. Кое-что уже сработало, и вот сегодня настала очередь электроплиты.
Эту душевнобольную плиту «Аристон» супруга моя и тесть приобрели со скидкой, потому что плита была немножко бракованная. Но нельзя же дискриминировать товары по этому врожденному признаку. Надо сохранять толерантность.
И вот сегодня плита вдруг рехнулась: она стала щелкать самостоятельно и плеваться искрой. Дело осложнилось тем, что электрический мой тесть подключил ее напрямую к проводу, который в стене, без розетки. А сверху построили кухню-буфет с ящиками.
Так что Ленгаз обрадованно пообещал мне отключить на выбор либо газ, либо свет, потому что ломать мебель не имеет права.
Но ломать не пришлось, ибо провод все-таки обнаружился.
И я его перекусил.
Огромными прабабушкиными ножницами. От прабабушки в доме после ремонта уже ничего не осталось, кроме ножниц, но они оказались посильнее некоторых современных проводов.
Вот ведь умеют устраиваться некоторые люди. Год назад тестя благодарили за подключение провода. А сегодня его благодарили за телефонные подробные указания насчет перекусывания провода.
Подключил – совершенно прав, и перекусил – снова молодец.
Благая весть
Справедливости ради можно написать и о теще. Я напишу о дядиной.
Она представляла собой квинтэссенцию, но я еще не решил, чего именно. Во всяком случае, не квинтэссенцию тещ, потому что моя собственная добродушная клуша – в отличие от тестя – опровергает универсальность.
Это была безобидная на вид старушка, ходившая с поджатыми губами и заподозрившая мою маму, когда мы гостили у дяди, в краже своих трусов.
Дядя желал теще смерти.
Задолго до того, как феминистки ополоумели и вошли в силу, она сидела и важно заявляла:
– Мужик бабе не нужен. Мужик требуется, чтобы ребенка родить. Понадобился мужик – пошла к ларьку и взяла любого.
Сама она похоронила двоих или троих.
Когда дядя собирался в магазин и спрашивал, что там такое купить, теща отвечала ему стереотипно:
– А что купите, то и жрать будете, а ничего не купите – ничего жрать не будете.
Дядя пил мертвую и молился. Однажды теща, которой было уже за восемьдесят, схватила тяжелый грипп и лежала без памяти с температурой за сорок. Она поправилась, и дядя бесновался, таращил глаза и потрясал кулаками:
– Я на цыпочках ходил!… боялся спугнуть!
Она померла лет в девяносто. И явилась во сне моему брату, который рассказывал:
– Бабка приходила. Просила: здесь жарко. Найди мое красное шерстяное платье в шкафу…