Судья
Шрифт:
— Ничего не происходит, — сказала она с невинной улыбкой.
«И чего он так смотрит? Будто видит, что у меня грязь на лице. Может, у меня выросли ослиные уши?»
— Да что ты на меня уставился, как на врага народа? Какое преступление я совершила?
Она приготовилась устроить скандал, но взгляд Павла внезапно смягчился.
— Никакое. Ты никогда не совершаешь никаких преступлений.
— Чего тогда насупился?
— Ты изменилась, — сказал Павел. — У тебя другое лицо. Другие глаза. Ты вся светишься. Я никогда
Инна не нашлась с ответом.
— Ты не рад? — спросила она.
— Я не знаю, к чему приведет твой поступок. Но что-то подсказывает мне — ты поступила верно. Так нужно.
— Я поступила верно, — повторила Инна, — Так нужно.
Павел с тревогой разглядывал ее. Инна потерла виски. С удивлением поняла, что вовсе не так счастлива, как думала.
Она вскочила. Павел изумленно взглянул на нее.
— Чего ты?
— Не знаю, — Инна тряхнула головой. — Со мной что-то не так. С тобой тоже, — она оглядела гостиную. — Все не так.
— Что?
— Не знаю! — вскричала Инна. Тронула лоб. — Извини. Кажется, у меня температура. Мне плохо.
Она расстегнула ворот блузки. Затравленно оглядела гостиную.
— Приготовить тебе что-нибудь? Ты проголодалась с дороги.
— Я не голодна, — Инна раздраженно поморщилась. Мысль о еде вызывала тошноту. — Я, пожалуй, пойду к себе. Хочу спать.
Павел вскочил, взял ее за руку.
— Я отведу тебя наверх.
Инна уныло кивнула. На нее навалилась внезапная усталость.
Она позволила Павлу отвести себя в спальню. Он был ей неприятен. Казался неловким, нерасторопным, неспособным предугадать ее желания.
«Да что со мной?» — удивлялась Инна, одевая ночную рубашку.
Постель оказалась ледяной. Дрожа от холода, девушка укуталась в одеяло. Кости ломало. У нее были все признаки простуды, кроме кашля и насморка.
Павел сел на край постели. Поправил одеяло.
— Сделать чаю с лимоном?
— Да, пожалуйста, — сказала Инна, злясь все сильнее. Чаю с лимоном! Все, до чего он додумался! Павел встал. Инна удержала его за руку.
— Нет. Посиди со мной.
Внезапный ужас обуял ее. Инна почувствовала нестерпимую тягу к Павлу. Ей захотелось, чтобы он лег на нее, придавил к кровати весом своего тела. Чтобы был вокруг нее, заполнил ее.
— Паша, у нас все окна закрыты? Так холодно!
Павел начал вставать, чтобы проверить окна. Но Инна вновь схватила его за руку.
— Нет. Не уходи. Мне страшно.
Он смущенно сидел подле нее. Инна расплакалась. По ее телу волнами катилась нервная дрожь.
Она плакала, и не понимала, почему. Павел угрюмо смотрел на свои руки. Инна чувствовала, что он ничего не понимает. Он растерян и начинает злиться. Она сама ничего не понимала. Слезы ее были удивительны: слезы горя, ужаса перед мраком ночи, и в то же время — слезы
— Павел, — прошептала Инна, протягивая к нему руку. Павел склонился над ней. Инна провела ладонью по его небритой щеке.
— У тебя ладонь горячая, — сказал он.
— А ты такой холодный! Как лед! Ты будешь со мной? — спросила Инна, плача. — Ты все время будешь со мной?
— Да. Все время. Что происходит?
— Не знаю, — Инна смотрела на Павла, будто прощалась с ним перед смертью. Глаза лихорадочно блестели, на щеках расцвел болезненный румянец. — Я что-то вижу.
— Что? — Павел сжал ее руку ладонями. Инна вздрогнула — у него такие холодные руки!
— Полотно.
— Полотно?
— Да. Бесконечное, ослепительно белое полотно разворачивается у меня внутри. Паша, мне страшно.
Он тронул ее лоб. Нахмурился. Встал.
Вернулся с подносом. На подносе стакан с горячим чаем, ломтики лимона, градусник. Инна спала. Ее дыхание было тихим, ровным, без хрипов.
Павел поставил поднос на тумбочку.
Когда дверь за ним тихо затворилась, девушка открыла глаза.
На ее губах расцвела спокойная улыбка. Инна знала, что не больна.
Внутри нее разворачивалось белое полотно.
— Только и всего, — прошептала она, закрыла глаза и уснула.
Очнулась под утро. Занавески пронизывал белесый утренний свет. Холодный ветер ревел за стенами.
Инна встала. Оделась. Тронула лоб. Чуть теплый. Странное спокойствие овладело ею. Девушка чувствовала себя глубокой, бесконечной. Она, как солнечный свет, заполняла все вокруг. Контуры предметов были четкими и совершенными.
Павел сидел за столом, думая о чем-то. Девушку поразил его облик — печальные глаза на усталом лице.
Она подошла. Положила руку ему на плечо.
Павел посмотрел на нее. Инна увидела в его глазах страх и восхищение, словно она стала языческим божеством.
— Тебе лучше, — сказал Павел.
Инна кивнула. Она чувствовала себя абсолютно защищенной, согретой. За ее торжественной серьезностью скрывалось нервное возбуждение, какое бывает перед великим праздником.
— Господи, посмотрите на эту женщину!
Инна вопросительно посмотрела на Павла. Ложка замерла у ее губ.
— Ты съела столько, что хватило бы накормить целый полк!
На ее лице отразилась детская обида.
— Давай, попрекни куском хлеба. Что, в собственном доме уже и поесть нельзя? Только попробуй сказать, что я обжора! У меня хороший обмен. Мне можно.
Оба рассмеялись. Спустя секунду Инна, уронив ложку, уткнулась лицом в ладони. Ее трясло.
Изменившись в лице, Павел встал, обошел стол. Обнял Инну.
— Ну чего ты? Все хорошо, Инна. Не плачь.
Инна, обратив к нему несчастное лицо, схватила Павла за руку. Прошептала:
— Извини. Я такая дура. Я… я подумала — а вдруг ты меня бросишь?