Суер-Выер и много чего ещё
Шрифт:
– Подайте беженцу! – задыхался он.
– От чего вы бежите, друг? – доброжелательно спросил Суер-Выер.
– Я бегу от самого себя, сэр, – отвечал нищий, обливаясь потом.
– И давно?
– Всю жизнь. И никак не могу убежать. Этот противный «я сам» всё время меня догоняет. Да вы поглядите.
Он снова вскочил с места и закричал самому себе: «Отстань! Отстань, мерзавец!» – и рванул с места так, что песок брызнул из-под копыт.
Пробежав двести ярдов, он вернулся обратно и рухнул на песок.
– Вы видели, сэр? Видели?
Суер подал целковый.
Старпом – гривенник.
Я подал подаяние.
Лоцман подал пример достойного поведения в обществе.
Очевидно наглядевшись на лоцмана, несчастный беженец снова вскочил и на этот раз взял старт с большой ловкостью. Это был настоящий рывок рвача с места!
И вдруг мы с изумлением увидели, как наш беженец выскочил из самого себя, обогнал вначале на полкорпуса, на корпус, оторвался и, всё более и более набирая скорость, ушёл вперёд, вперёд, вперёд…
– Не догонишь, гад! – орал тот, что убежал от самого себя, а тот, от которого убежали, орал вслед:
– Врёшь, не уйдёшь!
Глава LXIX
Я сам
Все мы были жестоко потрясены этой фатальной картиной бегства от самого себя и из самого себя.
Тот, что вырвался, скрылся где-то за скалою, а ПОКИНУТЫЙ САМ СОБОЮ жалобно бежал, бежал, вдруг споткнулся, бедняга, упал, вскочил, заскулил, снова хлопнулся на землю замертво.
– Жив ли он?! О боже! – вскричал старпом, и мы кинулись на помощь, стали зачем-то поднимать. Я давно примечаю в людях этот сердобольный идиотизм: немедленно поднимать упавшего, не разобравшись, в чём дело. Так и мы стали поднимать ПОКИНУТОГО САМИМ СОБОЮ, который, как ни странно, был вполне жив.
Он рыдал, размазывая по лицу пыльные реальные слёзы.
– Я САМ от себя убежал, а другой Я САМ остался! Ужас! Ужас!
Я остался – и Я же убежал!
Нет! Это невыносимо!
Лучше застрелиться!
Или повеситься?
Отравиться – вот что надо сделать!
Где кураре?
Где этот сильный яд кураре?! Где?
Нет, но если Я отравлюсь, что же будет со МНОЮ УБЕЖАВШИМ?
Помру или нет?
Погоди, погоди, погоди.
Подумай! Подумай! Подумай!
Я – помру, а тот Я, ЧТО УБЕЖАЛ, останется жить!
Значит – надо травиться!
О БОги, БОги МОи! ЯДу МНе! ЯДу!
– Я интересуюсь, – встрял неожиданно лоцман Кацман, – а где деньги, которые вам подали?
– А деньги тот Я САМ унёс.
– Ну, возьмите ещё целковый, – сказал Суер.
– Не надо! – вопил Покинутый. – Ничего мне теперь не надо! Ни денег, ни славы, ни почестей, ни богатства! Верните мне МЕНЯ САМОГО!
– Выпейте валерьянки, – предложил Пахомыч, – успокойтесь, может, он сам вернётся?!
– Ну конечно, жди! – корчился в рыданьях Покинутый. – Я САМ СЕБЕ так надоел, так мучил
Верните мне МЕНЯ САМОГО!
Я теперь не Я!
А кто Я?
Я – САМ или НЕ САМ?
От таких вопросов, ей-богу, башка может лопнуть!
Ой, лопается башка!
Как бочка!
Обручей! Обручей!
Слушай-ка, Я, ты погоди! Не ори! Разберись в себе самом!
Итак! Был Я, но я хотел от самого себя убежать!
Ой, сейчас затылок отвалится!
И УБЕЖАЛ!!!!!!!
Лопнула башка! Затылок отвалился!
Виски` упали до уровня подбородка!
Я ОСТАЛСЯ, и Я же УБЕЖАЛ!!!
– Успокойтесь, Покинутый собою, – сказал сэр Суер-Выер. – Пожалуй, большинство людей на свете иногда желают убежать от самого себя, но никогда никому этого сделать не удавалось. Вы – первый! Гордитесь! Первый человек на земле, который убежал от самого себя!
– Мы свидетели, можем подтвердить, – подтвердил старпом.
– Действительно, это сверхрекорд, – согласился Покинутый, – но установил-то его не Я, а ТОТ Я, который убежал! О горе мне! Горе!
О горе мне!
Я так себя хреново вёл, что сам от себя убежал!
Кураре! Кураре! Кураре!
Гдэ ведре кураре???
Стакан курара! Стакан курара!
Вы не знаете, где растут бледные поганки? Подскажите адресок!
– Ты чего орёшь? – послышался вдруг знакомый голос, и ТОТ Я, КОТОРЫЙ УБЕЖАЛ, высунулся из-за скалы.
– А что? – удивился Я ПОКИНУТЫЙ.
– Орёшь, говорю, чего?
– Да как же мне не орать-то? Ты-то Я убежал!
– Вести себя надо было лучше, а то пил как лошадь, воровал, попрошайничал, двоежёнствовал, не платил алиментов, жил по поддельному паспорту, ночью поедал чужую сметану, обманывал маму!
– Вернись! Я буду лучше! Мне ведь ничего не надо, кроме тебя! Мне даже деньги предлагали, и я не взял! Мне только тебя нужно! Только тебя! Вернись ко мне, мой дорогой Я!
– Деньги? Какие ещё деньги?
– Целковый.
– И ты не взял?
– Не взял, – гордо ответил Покинутый.
– Вот всё-таки дурак! Как был дураком, так и остался! Гордость заела! Бери, пока не поздно, да проси побольше, дубина стоеросовая! Тогда, может, и вернусь!
– Извините, господа и сэры, – обратился к нам Покинутый с поклоном, – тут этот Я УБЕЖАВШИЙ обещает вернуться, если денег подадите. Вы уж подайте Христа ради!
– Христа ради? – удивился Суер, вспоминая, видно, недавнюю нашу распрю. – Это уж ради примирения вас с самим собою.
– Почему же не Христа ради? Господу, может, угодно такое примирение?
– Тогда уж примиряйтесь бесплатно. Впрочем, вот целковый.
– Маловато, сэр, – почесал в затылке Покинутый. – Боюсь, Я УБЕЖАВШИЙ не вернётся. Погодите, я покричу. Эй, ты, Я УБЕЖАВШИЙ! Эй! Тут дали целковый!
– Не, – отвечали из-за скалы, – не вернусь.
– Вертайся, хватит!
– Да ну тебя, дурака слабоумного, и просить-то толком не умеешь.