Суер-Выер. Пергамент
Шрифт:
– Да-да, – вспомнил капитан, – я помню, помню насчёт приманки… но всё-таки какого ещё рому?!
– Капитанкубинского, сэр! Пустая бутылка! Каталась по палубе во время качки, сэр! Я её поймал, думал, для записок пригодится.
– Записок?! Каких?
– О нашей возможной гибели, сэр.
– Капитан, – сказал лоцман, – ей-богу, сейчас не время выслушивать тупые предположения. Мы на краю пропасти… вот-вот, действительно, пиши записки! Нас несёт на скалы!
– Подождите, лоцман, – сказал Суер-Выер. – Где бутылка?
– Всегда при мне, сэр, – и боцман достал из кармана пустую
Капитан взял бутылку и принялся рассматривать этикетку, на которой было написано:
Ром КАПИТАНКУБИНСКИЙ (Лианозово)
– Извините, сэр, – тронул его за рукав лоцман, – мы ведь позвали боцмана специально… Помните? – И он указал бровями наверх, туда, где по-прежнему сидел чёрный Некто со сложенными крыльями в перьях.
– Да-да, – припомнил капитан, изучая этикетку, – сейчас-сейчас, две минуты…
– Сожрёт же всех, сэр, – шепнул лоцман.
– Ну точно, – сказал капитан. – Из моих личных запасов. Видите, там в уголочке карандашом написано «СВ», я так пометил все свои бутылки. Интересно, кто же это мог быть?
– Не могу знать! – гаркнул боцман, потом понизил голос и прошептал тихо-тихо-тихо, но я-то всё слышал, нюх у меня такой: – А вообще-то догадываюсь, сэр. От них сильно пахнет ромовым перегаром-с, – и боцман указал на меня.
Нет, он, конечно, не ткнул пальцем, попробовал бы он пальцем ткнуть, но указал всем телом и особенно полосками на тельняшке.
– Он? – шёпотом удивился капитан. – Не может быть!
– Разит, сэр, – развёл руками боцман. – Запах! Ромовый перегар!
– Капитан! – снова встрял Кацман. – Ей-богу, ей-богу, не тяните! Видите, как он нахохлился? Заклюёт, задерёт, поверьте! Гляньте, какие когти.
– Погодите, Кацман, – раздражился капитан, – пока что не до него, вы что, не видите? Я делом занят. А тот пускай пока посидит, какого ещё хрена?
– Сэр, – настаивал лоцман, – поверьте…
– Я занят! – членораздельно сказал капитан. – Приходите позже.
В сильном раздражении капитан прошёлся по палубе, вдруг остановился против меня.
– Дыхни.
– Извините, сэр, – сказал я, слегка отодвигаясь. – Дыхнуть мне несложно, но думается, что лоцман прав. Этот чёрный с крыльями дыхнуть нам может скоро и не позволить, надо бы принять меры некоторой безопасности…
Демон мрачно молчал, только подрагивали его веки. Вдруг он приподнял крылья, полузакрыл полнебесной сферы, расправил, протряс и снова сложил на спине.
Размах его внушительного пера, кажется, подействовал на капитана. Он слегка пригнул голову, но тут же выпрямился и сказал, подойдя ко мне вплотную:
– С лоцманом пили?
И тут Демон взревел, заклекотал, его страшные когти с такой силой вонзились в скалу, что камни затрещали и посыпались вниз лавиной. Он снова махнул крыльями, из-под которых вылетели громы и молнии и вонзились в мрачные воды океана. Грубые бараны волн белели в кромешной тьме под крыльями страшного тирана, они рокотали, рокотали и – ураганный порыв потряс вдруг весь фрегат и сам остров Демонкратию. Перекрывая гром бури, капитан кричал:
– Вдвоём! Без меня!
– Уерррр! – зарычал Демон, открывая наконец страшные ночные очи. – Ыеррр!
Он захлопал очами быстро-быстро-быстро,
– Авр! – ахнул он, начиная соображать. – Авр Ыор-гиевич! А это – Уеррр-Ыеррр!
В ужасе схватился он крыльями за лоб, потёр его – не бердит [16] ли? – махнул ими и вранулся [16] прямо с места в поднебесье.
– Уерр-Ыеррр! – орал он, улетая. – Авр! Авр! Уеррр-Ыеррр!
16
Такие глаголы указаны в пергаменте.
16
Такие глаголы указаны в пергаменте.
Море утихло.
– Улетел, – сказал старпом. – Что будем делать, капитан? Дело в названии острова. Демона больше нет, только Кратия осталась.
– Ну и пусть себе. Пусть так и будет: ОСТРОВ КРАТИИ. А если кто захочет изменить название, пусть тащит на скалу, чего хочет.
Как выяснилось позже, сэр Суер-Выер оказался прав. Наверх на скалу всякое таскали, но всё это никак не удерживась, скатывалось в океан, по которому «Лавр Георгиевич» и продолжал своё беспримерное плаванье.
Глава LXV. Кусок поросятины
С самого начала остров Кратий вызывал во мне неприязнь. Слишком уж он был натуральным, подлинным и довольно широкораспространённым.
И этот постыдный Демон, сидящий на скале, и Кратия, которая валялась вокруг, всё это почему-то причиняло мне жгучий стыд, подавленность, озабоченность неведомо чем.
Да и ром, который мы вправду выпили с лоцманом в минуту душевной невзгоды, забыв на секунду собственную гордость, не добавлял радости и счастья, и я, в конечном счёте, впал в глубочайший сплин.
– Остров проехали, – успокаивал я груду своих мыслей. – Ром тоже давно позади. Но успокоение не приходило. Мысли шевелились, как куча червей, насаженных на навозный крючок.
Впившись пальцами в надбровные свои дуги, я сидел в каюте, раскачиваясь на стуле, осознавал гулбину [17] своего падения. Да, со мной и раньше бывало так: идёшь, идёшь над пропастью, вдрюг [17] – бах! – рюмка ромы [17] – и в обрыв. И летишь, летишь…
17
Именно так в пергаменте: «гулбина» и др.
17
Именно так в пергаменте: «гулбина» и др.
17
Именно так в пергаменте: «гулбина» и др.