Суфлер
Шрифт:
– Рита, ну что это? – Александра подошла к подруге и обняла ее за плечи. – Это же невозможно терпеть! Скажи, будет легче. Никто от меня ничего не узнает, если ты этого боишься.
– Нет, не могу… – простонала гостья, отворачивая в сторону лицо.
– Постой, угадаю… Мужчина?
Она спросила так потому, что в годы учебы все переживания Маргариты были связаны с парнями. Подруга не видела себя вне сердечной драмы и, наверное, была бы счастлива поселиться на страницах любовного романа.
– Мужчина… – хрипло, с ненавистью произнесла Маргарита и впервые взглянула подруге прямо в глаза. – Был и мужчина. Все началось точно
К счастью, Маргарита, начав рассказ, уже не останавливалась. Однако, ее торопливая речь ничуть не походила на беззаботную болтовню, которая была присуща ей прежде. Маргарита то и дело сбивалась, задыхалась, стискивала руки, будто пытаясь раздавить в кулаках свои беды. А бед оказалось предостаточно, как немедленно убедилась Александра.
И самым безобидным событием был несостоявшийся брак с датчанином. В самом деле, никакой трагедии не последовало. Они познакомились в Киеве, где датский медик работал в фонде, помогавшем жертвам Чернобыля, встретились прямо на улице. Маргарита призналась, что это была самая легкая победа в ее жизни – почти двухметровый викинг пал без боя, очарованный ее черными кудрями, ласковыми взглядами и кулинарными талантами. Правда, когда она приехала к нему в Данию, уже практически на свадьбу, к которой вся семья жениха была готова морально и материально, выяснилось неприятное обстоятельство.
– Он прекрасный был человек, – вздохнула Маргарита, осушая стакан вина, поданный ей сочувствующей подругой. – Я таких больше не встречала… Понимаешь, альтруист… Идеалист… И очень красивый, добрый… И любил меня… Но жить с таким невозможно. Он собирался сразу после свадьбы ехать с миссией то ли в Анголу, то ли в Сомали, короче, на войну, в страну без правительства… И меня, естественно, с собой звал.
– И ты…
– Оказался к тому же гол как сокол – из имущества один велосипед, жил на чердаке в восьмиметровой комнатке без душа, туалет в конце коридора, обедал у мамы, завтракал кофе и сухариком в кафе. Прости, но это как-то слишком!
Маргарита разрумянилась от вина, взгляд стал мягче, из него исчезло затравленное выражение. Ей явно надо было выговориться.
– Как ребенок… – повторяла она с ностальгической нежностью. – Просто как ребенок… Он даже не понял, почему я отказалась за него выходить. Я ехала, знаешь, с другими мыслями. Нищета мне и дома надоела. Дания, высокий уровень жизни… А он меня решил увезти в Сомали спасать вич-инфицированных малолетних проституток! Да еще под пулями, в жутком климате, без денег, без удобств… Мы расстались, но я еще три года жила в Дании. Он меня познакомил с другом, мы сошлись… Все было без обид. Я его не предавала, не думай!
Александра слушала не перебивая, устроившись на низком табурете, у ног подруги. Она давно взяла себе за правило не осуждать чужие поступки, так как и свою жизнь считала далекой от идеала. Сколько было сделано ошибок! Сколько хорошего осталось лишь в намерениях! Иногда она с растущим ужасом оглядывалась на пройденный путь. Нет, ничего особенно скверного она не совершила… И тут же возражала своей слишком уступчивой памяти. Ничего особенно скверного, если не считать той первой любовной питерской истории, еще до Федора, когда все кончилось истерикой и абортом, навсегда сделавшим ее бесплодной. Она даже имени того человека вспоминать не
– Ты слушаешь? – донесся до нее голос подруги.
– Да, – встрепенулась Александра. – Ты три года прожила в Дании, с другом жениха…
– Не с ним, а с другим, – обиделась Маргарита. – Значит, ты все прослушала! Это был уже третий.
– А чем этот третий отличался от второго?
Художница не собиралась вкладывать в свой вопрос ядовитый смысл, и все же подруга возмущенно дернула плечом:
– Мораль читаешь?
– Просто интересуюсь, – поспешила оправдаться Александра. – Куда мне морали читать, со своей бы собственной разобраться!
– Я и подумала… не тебе ханжить-то! – Маргарита не сводила с нее пристального взгляда, вдруг ставшего оценивающим, жестким. От слез и следа не осталось. – Помнишь, как ты на свидания бегала к преподавателю, в дом на угол Седьмой линии и Среднего? Как я тебя потом, беременную, за ручку к врачу повела и свои деньги заплатила, потому что надоело за тобой следить, как бы ты не утопилась? Или забыла?
Александра медленно встала. К ее лицу разом прилила вся кровь от сердца и тут же отхлынула. В голове помутилось и разом прояснело. Она не ощущала ни гнева, ни обиды, только глубокое изумление.
– Что ты на меня так смотришь? – Маргарита наверняка сообразила, что перегнула палку, но держалась по-прежнему, с вызовом. – Что я нового сказала?
– Ничего… – с трудом проговорила Александра. – Я все очень хорошо помню. Я тебе обязана… Многим. Спасибо, что следила… И спасибо, что к врачу отвела.
– Ну ладно… – Гостья поежилась, поправляя накинутую на плечи куртку. – Не будем ссориться из-за старой истории… Я просто хотела сказать, чтобы ты не торопилась меня осуждать…
– Я, кажется, и не пыталась… – Художница говорила, как сквозь сон. Она поверить не могла в то, что Маргарита, всегда сердечная и отзывчивая, никогда ни словом не упомянувшая о той давней беде, вдруг так безжалостно выхватит нож.
– Ну, так сейчас попытаешься, – отрезала Маргарита. – От Лукаса я и родила дочь. Лукас – это мой третий.
Александра вопросительно смотрела, ожидая продолжения.
– Иоанна родилась слабенькая… Восьмимесячная… – Маргарита заговорила новым, незнакомым тоном, жалобным, просительным. Она как будто обращалась к человеку, от которого зависело решение ее проблем, причем обращалась без особого на то права. – Мне пришлось мучиться с нею у мамы, в Киеве… Лукас… Ну, он был никудышным типом. Совершенный подлец, и хотя деньги у него водились, в отличие от первых моих двух датчан, этот был хуже… Намного хуже!