Суфлер
Шрифт:
– Маму тоже все это измотало, – вздохнула Маргарита, – и мои слезы в подушку, и лишний рот, хотя что я ела… Но я действительно болталась там зря. И отец не стал настаивать, чтобы я осталась… Тоже сказал – пусть едет, куда глаза глядят. Добавил, правда, чтобы я вторую внучку принести в подоле не вздумала. С тем и уехала…
В наступившем молчании было слышно, как наверху, в квартире, занимаемой Стасом, поднялась шумная возня. Что-то потащили, уронили, раздался гул катящегося тяжелого предмета. Александра пояснила:
– Соседушка проснулся. Так что ж, куда ты подалась?
Маргарита
– Я поехала в Питер, нашла старого приятеля. Он устроил меня в реставрационную мастерскую. Там получала гроши, конечно. Все почти уходило на еду. Домой ничего посылать не могла…
Первое время женщина всерьез строила планы, как подыщет достойную работу с высокой зарплатой, хотя, если бы ее спросили, какая именно работа имеется в виду, она бы затруднилась ответить. Но проходили недели, месяцы, безденежье становилось хроническим. Способа вырваться из этой рутины Маргарита не видела.
– Меня как будто сглазили, – призналась она. – Раньше я всегда находила выход, не мучилась никакими сомнениями. А тут заело… Наверное, кураж потеряла, а без этого, сама понимаешь, ни одно дело не сделается!
Маргарита продолжила рассказ о своих мытарствах, но уже без прежнего настроя. Она мялась, повторяла одно и то же, прятала глаза и явно боялась уточняющих расспросов. Александра наконец не утерпела и задала вопрос, давно крутившийся на языке:
– А дочка, она так и жила с твоими стариками? В Киеве?
– А где же ей было жить? – Маргарита мгновенно ощетинилась. – Со мной, в грязных коммуналках? Было время, когда я даже спала в мастерской, потому что мне некуда было податься. И еще приходилось мыть за это полы…
– Но ты сказала, что не бывала в Киеве уже десять лет?
Маргарита запнулась, провела рукой по губам, будто запечатывая на них некое, готовое сорваться слово. Медленно произнесла:
– Так и есть. Говорила же я, ты будешь меня осуждать! Это неизбежно!
– И поэтому ты напала на меня первая, припомнила прошлое? – Александра печально улыбнулась. – Я сразу поняла, что ты обеспечиваешь себе тылы… Но я тебя не упрекаю. Всякое случается. Почему ты у меня ни разу не показалась? Может, в Москве дела пошли бы веселее?
– Да ведь я опять уехала в Данию, – тоскливо ответила Маргарита. – Оттуда во Францию… Похвалиться нечем, я просто жила прислугой в одном доме, у знакомой, которая вышла замуж за богатого француза. Она написала мне, звала приехать, я подумала, что вот он – просвет: немного заниматься русским языком с их детьми, немного помогать по хозяйству, в остальное время соберусь с силами и начну, может, свое дело… Открою худсалон… – Маргарита горько засмеялась. Меня законопатили на кухню и заставили вывозить грязь за своими отпрысками! Ничего не платили, ни гроша! Не на что было сигарет купить, и я их воровала, ты понимаешь, воровала у хозяина! Какой Киев?! Куда мне было ехать, с какими деньгами? Иоасю-то я на что бы стала содержать?
Она как будто спорила, хотя Александра ни словом ее не попрекнула. Многословность Маргариты, агрессивное сопротивление в ответ на любую попытку уточнить подробности
– И все кончилось так, как кончилось. Я обнищала, потеряла всякую надежду… У меня было одно желание: вырваться, уехать обратно, все равно, в Питер, в Киев… Позвонила маме. Покаялась во всем. Она-то думала, я зарабатываю во Франции деньги и не присылаю их по обиде. Обижаться было на что, родители меня на все корки проклинали, когда я им звонила. Я тоже не молчала… Иоася росла и слушала, что они про меня говорят… И в результате перестала со мной общаться… Всему этому надо было положить конец… И я решилась – вернусь в этот ад, пусть наступит расплата.
Расплату Маргарита, прожившая в отъезде в общей сложности восемь лет, представляла себе очень приблизительно: то же безденежье, попреки родителей, жизнь вчетвером, с уже подросшей и начавшей дерзить дочкой, в крохотной квартирке… Но действительность, с которой женщина столкнулась, вернувшись в Киев, ее ужаснула намного больше.
– Иоаси не было! Ты понимаешь?! Ее не было у них уже больше года, а они ничего, ни слова мне не сказали! Откуда же я могла знать, она ведь перестала говорить со мной по телефону! Они отправили ее в Данию! Они избавились от девочки, они ее попросту продали!
Александра невольно прижала руку к сердцу:
– Кому?!
– Родителям Лукаса! – Маргарита быстро вытерла выступившие слезы, в ее взгляде сверкала злоба. – Неизвестно, в какие руки она попала, я же с ними даже не познакомилась, они не желали меня знать. Лукас только все обещал меня представить, обещал… Его мать не хотела слышать о моей беременности! А когда на похоронах я попыталась с ней заговорить, она отвернулась и ушла! Отнеслись ко мне и к будущей внучке, как к прокаженным, а теперь спохватились, что остались одни на старости лет, и не пожалели ни сил, ни денег, чтобы найти и забрать Иоасю!
– Да как это возможно?! – Теперь Александру и саму затрясло, ей передалось нервное возбуждение подруги. – Они завладели ребенком без твоего согласия?!
– Ах, согласие… Мое согласие…
Разом сникнув, Маргарита виновато взглянула на нее:
– Его не требовалось, когда они все это проворачивали. Когда я уезжала в Питер, мама уговорила меня отказаться от дочки. Она тут же оформила опекунство на себя и отца, это было куда выгоднее, они начали получать пособие на Иоасю… Они получили полную свободу… А мне это связало руки, когда я начала искать дочку и бороться за нее!
Что-то в выражении лица подруги не внушило Александре доверия к этому признанию. Но в любом случае, она понимала, что Маргарита излагает голые факты. «Уговорили ли ее отказаться от ребенка, сама ли она психанула, может, еще в роддоме… Теперь расспрашивать не стоит, ни к чему. Но отчего или от кого она теперь прячется?»
Задать этот вопрос художница не решалась. Она предчувствовала, что ответа не будет. Маргарита вдруг осеклась, словно испугавшись, что сказала слишком много. Ее лицо хранило непроницаемое выражение, когда она с деланым спокойствием спросила: