Сугомак не сердится
Шрифт:
— Я все знаю. Знаю, что вы спрашиваете обо мне, следите за мной.
Виталий не отрывал взгляда от ее лица. Матовый свет фонаря, пробившись сквозь листву, мозаикой лег на ее плечи, лицо, волосы. Глаза ее смотрели грустно, придавая лицу мечтательное выражение.
— Вы очень настойчивы, — продолжала вполголоса Людмила, — и мне это нравится. Но вы никогда ни о чем не догадывались?
— О чем?
— А вы могли бы догадаться. Я бы ведь тоже могла искать с вами встреч, но не искала.
Смысл ее слов медленно дошел
— Значит? — шопотом спросил он, опуская глаза.
— Да, — подтвердила девушка. — Я люблю другого. — И, словно желая смягчить удар, ласково спросила: — Но ведь мы не станем врагами, не правда ли?
Еще по-летнему шумели березы, но чуткое ухо слышало осеннюю печальную нотку. Листья подернулись светло-багряным налетом. Не пройдет и двух недель — они побуреют и ветер спугнет их с веток, закружит в воздухе, а потом бережно опустит на сырую землю.
Еще по-летнему выглядела гора Сугомак, но от нее уже веяло осенним холодком. Скоро выцветет у горы зеленый наряд и окутается она, зябко поеживаясь, в серые тяжелые тучи.
Еще по-летнему спокойно перекатывались на гальковом берегу ленивые волны. Но пройдет немного времени, и заплещутся они глухо и тоскливо, предчувствуя ледяное дыхание зимы.
Стояли последние дни теплого лета.
Виталий подошел к заветному месту и сел на камень, недалеко от пенька, к которому была прикована людмилина лодка. Ворчали на гальковом берегу волны, легкий ветер освежал лицо.
И вспомнил Виталий первую встречу с Людмилой, видел в воображении синее утро, лодку на середине озера и слышал: «Прощай, Пелагеюшка!» — «Прощай, Ефимушка! Прощай!»
— Здравствуйте, Виталий! — услышал он за спиной девичий голос, вздрогнул и вскочил на ноги.
Людмила! А рядом с ней парень в военном кителе, невысокий, коренастый, с проницательным взглядом. И не красив и не строен он был — самый обыкновенный. На плече нес весла. Виталий сконфуженно улыбнулся. Людмила подошла к лодке и загремела цепью.
— Думаем туда — на тот берег. К ее отцу, — положив весла на землю, запросто поведал Виталию людмилин спутник. — Закурим!
Виталий не курил.
— Готово, Андрюша! — крикнула Людмила. — Поехали!
— Может, за компанию? — пригласил Андрей.
— Спасибо, — отозвался Виталий.
— Да у него водобоязнь! — добродушно рассмеялась Людмила и помахала рукой: — До свидания, Виталий! Счастливо тебе!
Они отчалили.
Виталий грустно смотрел на лодку, на Людмилу, на ее счастливого спутника. Двое поплыли навстречу своему счастью, и Сугомак не сердился. Он мирно плескался.
ЛЮБОВЬ
После
Однажды, возвращаясь с озера, повстречал девушку. Поровнявшись со мной, она застенчиво улыбнулась и поздоровалась:
— Здравствуйте, Николай Петрович!
Я удивился: девушка была мне незнакома.
— Здравствуйте, — ответил я, а сам подумал: «Где же я ее встречал? Кто она?»
— Не узнаете?
— Н-нет, — пожал я плечами и заметил, как девушка смутилась, потупила глаза. — Откуда вы знаете меня?
— Вы у нас пионервожатым были, только давным-давно. Еще до войны.
— В четвертом «б»? — улыбнулся я.
— Ну да, в четвертом «б»!
— Кто же вы?
— Я Маша Потапова!
— Не припомню что-то.
Маша посмотрела на меня исподлобья, затаив улыбку.
— А я бы вас и через двадцать лет узнала.
— Почему же?
— Да так, вообще, — уклонилась она от ответа и вдруг засмеялась. — Вы обидели меня тогда.
— Я? Обидел?
— Правда. Вы с Сугомака? А я на Сугомак!
Я вернулся — пошел с Машей. Сбоку поглядывал на нее: правильный профиль, нежный такой, по спине коса толстая сбегает.
— Чем же я вас тогда обидел?
— Ничего особенного. Вы культпоход в кино организовали, а меня не взяли. Алька Спиридонова что-то набедокурила, а вы подумали на меня и не взяли в кино. Обидно было, но я промолчала.
Мы вышли на берег. Маша села на пенек. Я взял камень и бросил в воду.
— Знаете, почему мне нравится это озеро? — спросила Маша.
— Почему?
— Оно никогда не бывает скучным, одинаковым.
Как она верно подметила! И ведь я любил Сугомак за это же!
Вырывается вдруг из-за гор ветер, тогда перекатываются синие волны и с шумом рушатся на берег. Вода пенится, шуршит на гальке и, шипя, отползает обратно, волоча за собой камешки. И тогда сердито и неуемно ворчат старые сосны, трепещут березы, пригибаются к земле. И что-то такое могучее, богатырское слышится в реве волн и посвистах ветра.
То вдруг оно затихает, добродушно плещется о берег, ни на кого не сердится. Таким оно было в день нашего знакомства с Машей. Не шумели суровые сосны, тихо шептались о чем-то березы. Голубое небо отражалось в озере, и казалось, было два озера: одно вверху, а другое внизу — брось камушек и покачнешь его. А часто бывало так: скроется солнце за тучей, озябнет озеро, подернется мелкой рябью. Насторожатся старые сосны, притихнут березы. Душно — дышать нечем. Значит буря будет. На западе над горами закипает грозовая темень, уже блещут молнии, слышатся раскаты грома.