Сугубо доверительно [Посол в Вашингтоне при шести президентах США (1962-1986 гг.)]
Шрифт:
17 января 1962 года Роберт Кеннеди в беседе с Большаковым остановился на вопросе о Западном Берлине, который продолжал оставаться наибольшим раздражителем в советско-американских отношениях.
У брата и у меня, сказал Р.Кеннеди, складывается впечатление, что в Москве еще не совсем понимают стремление президента достичь соглашения. Президент хочет соглашение с СССР по Западному Берлину. Война из-за Западного Берлина бессмысленна, но США, как и СССР, готовы к ней. Но неужели нам нужно воевать из-за этого немецкого города? Мы уважаем Советский Союз, понимаем его интересы. Поймите же и вы наше положение, наши интересы. В настоящее время США просто не могут покинуть Западный Берлин, однако мы готовы дать Советскому Союзу любые гарантии,
Большаков доложил об этом разговоре в Москву. Надо сказать, что, хотя вопрос о выводе американских войск из Европы всегда был одним из приоритетных направлений советской внешней политики, вопрос об одновременном выводе и советских войск обычно вызывал неодобрение в Политбюро из-за опасений, что это скажется на стабильности режимов в странах Восточной Европы. Вот почему на высказывание Р.Кеннеди о возможном взаимном выводе войск из Европы Москва никак не среагировала.
В конце января в Вашингтон прибыл Аджубей, зять Хрущева, главный редактор газеты „Известия". Громыко не любил острого на язык Аджубея, который открыто подсмеивался над сухостью и предсказуемостью советского министра. Последний же всегда опасался, что увлекающийся Аджубей (особенно когда он был навеселе) мог от себя наговорить или нафантазировать вещи, которые не являлись советской официальной позицией, но воспринимались иностранными собеседниками со всем вниманием, учитывая его близость к Хрущеву.
Аджубей, который дважды во время этой поездки встречался с президентом Кеннеди в Белом доме, привез устное послание от Хрущева. Текста или подробного изложения послания нет в архивах. По словам самого Аджубея, в послании развивались мысли Хрущева, высказанные президенту при их встрече в Вене. Вместе с тем Аджубей сделал короткую запись высказываний президента по конкретным вопросам. Вот что сказал Кеннеди:
О Кубе. Если я выставлю свою кандидатуру на следующих выборах, а кубинский вопрос останется в том же положении, как сейчас, то Куба явится основной проблемой предвыборной кампании. Мы должны что-то предпринять.
На реплику Аджубея, что это — тревожное заявление, президент ответил: „Хочу еще раз заявить, что США не нападут на Кубу и не имеют планов вторжения".
О Европе. Германский вопрос жизненно важен для нас и для вас. Давайте искать сближения точек зрения. Нам трудно по ряду причин признать ГДР, но за три-пять лет положение стабилизируется, прояснится. Повысится престиж ГДР. Трудно предвидеть, что произойдет в ближайшие годы. Не лучше ли условиться о временной договоренности на срок, положим, в 3–5 лет. Мы готовы на переговоры. Однако пусть премьер Хрущев и другие ваши руководители поймут меня правильно и, если хотите, войдут в мое положение — по некоторым вопросам я просто не в состоянии что-либо сказать. Например, вопрос о пребывании войск США, Англии и Франции в Западном Берлине. Я согласен, что термин „открытый режим" не подходит. Но поймите, что мы не можем ни уйти из Западного Берлина, ни согласиться с нахождением в нем советских войск. Это было бы нашим поражением, которое было бы истолковано Западной Германией, да и Францией как предательство их интересов. Поэтому мы на это пойти сейчас не можем.
Теперь о границах. Если речь идет о тех границах, которые сложились после войны у всей Германии, мы готовы признать их. Границы же по Эльбемежду ФРГ и ГДР мы признать сейчас не согласимся, так как США будут вынуждены вступить в контакты лично с Ульбрихтом, это нас очень пугает. С ним трудно разговаривать. Я боюсь, что тупик в переговорах по Западному Берлину и по более широкому кругу вопросов подтолкнет определенные круги в ФРГ и во Франции к опасным шагам. С этим будет трудно бороться.
В заключение Кеннеди резюмировал: достижение взаимопонимания между США и СССР создаст более миролюбивые настроения во всем мире. Я хотел бы, чтобы в Москве с пониманием отнеслись к идее временной договоренности, согласившись решить сейчас некоторые спорные вопросы, которые не задевают остро престиж СССР и США. Улучшение атмосферы быстрее двинет нас вперед. Людям западного мира нужно некоторое время для психологического осмысления событий в ГДР, на Кубе, в КНР и т. д. Время поможет делу улучшения отношений. Мы за сокращение войск США и СССР в Европе. Если будет решена берлинская проблема — а я согласен с вашим премьером, что это заноза в теле Европы, — то можно будет говорить о сокращении войск в Европе, об их разъединении.
Вторая беседа президента с Аджубеем касалась только германских дел. Вопрос состоит в том, сказал президент, намерен ли СССР подписать широкий договор и тогда проверить, что произойдет, или он готов искать договоренность по тем вопросам, по которым согласие может быть достигнуто. Каждая сторона знает, что неприемлемо для другой.
Президент подчеркнул, что берлинская ситуация опасна для обеих сторон, хотя Хрущев, возможно, считает, что он находится в выгодном положении с точки зрения географии. Кеннеди предложил, чтобы посол США в СССР Томпсон и Громыко говорили о конкретных проблемах, а непросто повторяли хорошо известные позиции обеих сторон.
15 февраля Сэлинджер передал через Большакова доверительное послание Кеннеди Хрущеву. Президент предлагал не угрожать друг другу, не обострять ситуацию, а признать общую ответственность за терпеливое продолжение поисков совместного решения вместо того, чтобы предпринять какие-либо опрометчивые односторонние действия, которые могли бы создать опасность миру, существующему ныне в Германии (в частности, речь шла о берлинских воздушных коридорах).
Тем временем жизнь шла своим чередом, порождая порою курьезы. В середине марта Р.Кеннеди обратился к Большакову с необычной просьбой: будучи в тюрьме в г. Атланте Абель (советский разведчик, осужденный по обвинению в шпионаже), нарисовал очень хороший портрет его брата, президента Кеннеди. И им хотелось бы знать, не будет ли Абель возражать, если портрет передадут в Белый дом. Он вообще очень хороший художник и оставил в Атланте много хороших картин, сказал Р.Кеннёди. Судьба этих картин осталась неизвестной.
Все это происходило до моего приезда в Вашингтон 15 марта уже в качестве советского посла. Так получилось, что из Нью-Йорка в американскую столицу я ехал в одном вагоне с заместителем директора ЦРУ Алленом Даллесом. Когда мы выходили из вагона в Вашингтоне, нас встречала большая группа корреспондентов. Откровенно говоря, я думал, что это встречают Даллеса. Да, судя по всему, так думал и сам Даллес. Оказалось, однако, что встречали они не его, а нового посла СССР в США. Даллес был заметно разочарован. Для меня же это было первое испытание „на прессу". Все обошлось благополучно: характер вопросов был благожелательный. К тому же я был хорошо знаком с рядом корреспондентов по своей предыдущей работе в Вашингтоне.
Посольство, в котором мне предстояло жить и работать, находилось в старинном четырехэтажном особняке на 16-й улице на расстоянии всего трех кварталов от Белого дома. Так получилось, что наше здание „географически" было ближе всех других посольств к резиденции президента США, хотя политически, к сожалению, в те годы находились они на разных полюсах.
Здание посольства было куплено царским правительством у семьи известного американского промышленника Пульмана еще в 1913 году. По тем временам оно по размерам было довольно просторным. В штате посольства, помимо посла (он был в ранге посланника), были лишь еще один советник и два секретаря, а также кучер и личная прислуга.