Сугубо доверительно [Посол в Вашингтоне при шести президентах США (1962-1986 гг.)]
Шрифт:
Говоря о нынешнем настрое умов в Белом доме, Скоукрофт уверенно сказал, что сам он исключает возможность скорой советско-американской встречи на высшем уровне.
Впечатления от бесед с Шульцем
В конце января я завтракал с Шульцем. Он сразу заявил, что до встречи со мной у него была "беседа с Рейганом, который просил передать советскому руководству о его действительной готовности вести дело — в условиях взаимности — к улучшению отношений между двумя странами. Недавнее заявление президента (в послании конгрессу „О положении страны") о том, что США готовы к позитивным изменениям в этих отношениях, на самом деле отражает его умонастроение. Сейчас обе стороны более активно вовлечены в обмен мнениями
Президент и он, Шульц, считают, что обеим странам следовало бы приложить дополнительные усилия в поисках договоренностей на этих форумах. Одновременно они считают целесообразным, не подменяя соответствующие делегации, обсуждать эти вопросы время от времени и на других форумах (госсекретарь — советский посол, Громыко — американский посол, встречи министров, а потом, может быть, и в верхах).
Все это госсекретарь говорил в общей форме. Я подтвердил нашу готовность на любые формы диалога.
На мой вопрос, что конкретно вкладывают Рейган и госсекретарь в высказанный президентом тезис о готовности „к позитивным изменениям" в советско-американских отношениях и какие у них есть конкретные соображения в развитие этого тезиса, Шульц не дал прямого ответа, отметив лишь, что они лично будут следить за ходом переговоров. Госсекректарь явно избегал предметного разговора на эту тему, сославшись на проводимую им „инвентаризацию" всех проблем, по которым шли переговоры или обмен мнениями, но затем часть из них застопорилась. Договорились продолжить этот разговор.
От моих бесед с Шульцем в начале 1983 года у меня складывалось двойственное впечатление. С одной стороны, это был собеседник, вроде стремившийся к некоторой нормализации советско-американских отношений и обдумывавший пути к этому. Не было у него и идеологической одержимости, мешавшей нормальному обсуждению с ним проблем. С другой стороны, пока все его высказывания сводились в основном к общим рассуждениям и пожеланиям. От конкретного диалога по конкретным вопросам он упорно уклонялся. Не было у него соответственно и видимого стремления установить конфиденциальный канал между руководством обеих стран, как это бывало при прежних администрациях. Судя по всему, ни он, ни сам Рейган не испытывали в этом потребности, поскольку у них не было желания (во всяком случае, на том этапе наших отношений) вести конфиденциальный обмен мнениями. Обычные дипломатические каналы вполне их устраивали.
Показательно, что именно при Шульце была отключена прямая телефонная связь между мною и госсекретарем, которая была установлена еще при президенте Никсоне и действовала почти десять лет. Это решение Шульца (несомненно, с одобрения Рейгана) реально символизировало стремление администрации отказаться от всех „пережитков" периода разрядки в советско-американских отношениях.
Как впоследствии стало ясно из мемуаров госсекретаря, он проявлял повышенную осторожность в завязывании какого-либо диалога с советской стороной. Чуть ли не каждый разговор со мной он согласовывал с президентом (окружение президента в Белом доме, а также Уайнбергер и директор ЦРУ Кейси были решительными противниками какого-либо улучшения отношений с СССР). Видимо, поэтому обсуждение Шульцем со мной конкретных проблем проходило таким черепашьим шагом. Он как бы осторожно пробовал температуру воды: не слишком ли она горяча. Чувствовалось, что госсекретарь в беседах был даже более связан суждениями Рейгана, чем Громыко директивами Политбюро.
Встреча с Рейганом
Как мы договорились во время нашей последней беседы, госсекретарь и я должны были встретиться 15 февраля для продолжения обмена мнениями о возможных шагах с целью улучшения наших отношений.
Когда в тот день я пришел к нему в 5 часов дня, он неожиданно и многозначительно сказал, что президент Рейган выразил желание переговорить со мной. Я был, разумеется, заинтригован и тут же дал согласие. Затем мы вместе с Шульцем спустились в подвальный
Мне бросились в глаза некоторые элементы таинственности или, вернее, желания не афишировать встречу президента с советским послом, сделать ее негласной.
Президент принял нас у себя на квартире, а не в своем рабочем кабинете, отметив, что хотел бы побеседовать со мной в неофициальной обстановке. В последовавшей затем беседе, продолжавшейся около двух часов, Шульц активного участия не принимал, ограничиваясь отдельными репликами. Кроме нас троих, никого больше не было на беседе.
После взаимного обмена приветствиями президент сказал, что Шульц подробно доложил ему о наших с ним беседах и о моих высказываниях насчет возможности улучшения отношений между нашими странами, которые делались мною по поручению советского руководства. Он особенно хорошо помнит высказывания Андропова на эту же тему в беседе с Бушем и Шульцем и хотел бы в этой связи кое-что сказать и от себя лично.
Прежде всего он считает, что было бы полезно установить с Генеральным секретарем личный доверительный канал связи, „минуя бюрократию", и время от времени проводить откровенный обмен мнениями. Таким „закрытым каналом" могли бы стать контакты через Шульца и советского посла. Насколько он знает от своих предшественников, так было и в прошлом, и это себя оправдало.
Я подтвердил эти слова президента.
Генеральный секретарь Андропов, сказал далее президент, говорил Бушу и Шульцу, что он хочет хороших и добрых отношений с США. Вы, г-н посол, в свою очередь, говорили об этом при встречах с Шульцем от имени советского руководства. Прошу передать г-ну Андропову, что я тоже хочу хороших отношений с СССР. Мы, конечно, оба отдаем себе отчет, что спорных вопросов накопилось так много, что все их не решить при нашей жизни. Но ряд вопросов можно и нужно решать. Возможно, в СССР на меня смотрят как на безумного поджигателя войны. Но я не хочу войны между нами, так как знаю, какие неисчислимые бедствия она принесла бы нам. Нужно какое-то свежее начало в наших отношениях. Я хорошо понимаю важность для наших отношений, например, обсуждаемых на переговорах в Женеве вопросов стратегических и европейских ядерных вооружений. Но они потребуют еще времени, несмотря на старания обеих сторон, так как эти вопросы очень сложные — и технически, и политически. Есть и другие вопросы, как сложные, так и менее сложные, ими надо заниматься и стремиться решать.
Я обратил внимание, сказал далее Рейган, что г-н Андропов сторонник подхода „больше дела, меньше лозунгов". Новому руководителю легче сделать первый, пусть символический шаг.
Таким жестом или шагом, который получил бы очень большое звучание в США, продолжал он, могло бы быть, например, решение вопроса о нескольких пятидесятниках, вынужденно проживающих в американском посольстве в Москве с 1978 года. Эти люди стремятся получить разрешение эмигрировать из СССР. Без преувеличения могу сказать, зная общественное мнение Америки, что такой оборот дела получил бы здесь более широкое и позитивное звучание, чем даже какое-то соглашение по другому вопросу, подписанное между нами. Как это ни парадоксально, но в Америке по-своему воспринимают события (надо сказать, что президент был в известной степени прав, если учитывать американскую специфику).
Рейган считал, что поправка Джексона-Вэника, увязывающая эмиграцию евреев с торговлей, была ошибочной. Но ее принял конгресс, и президент ее отменить не может. Но если конгресс решит ее отменить, то он как президент препятствовать не будет.
Здесь Рейган сделал паузу, как бы приглашая меня высказать свое мнение.
Я изложил некоторые наши основные соображения. Сказал, что если американское правительство и лично президент выражают сейчас готовность вести дело к улучшению отношений между двумя нашими странами, то США могут рассчитывать на надлежащую взаимность со стороны СССР. При этом для нас было бы важно знать, как американская сторона имеет в виду конкретно реализовать это свое намерение.