Сухотин
Шрифт:
– Что с ним?
– Доктора, скорее! – кричал я, а в голове у меня металась мысль, что телефонной связи в этой гостинице нет, и за доктором пошлют на извозчике, а вдруг он живет далеко? – За доктором уже послали?
Но люди, суетившиеся вокруг Двинских, казалось, вообще меня не слышали. Его подняли, уложили на кровать, кто-то принялся перевязывать раны, зиявшие на его руках, кто-то воскликнул: «Он жив еще!»
Время тянулось невероятно медленно. Двинских разве что только не коченел, люди охали и ахали и, наконец, пришел доктор – тщедушный,
– Где вы его нашли? – равнодушно спросил он.
– Здесь, возле двери. Доктор, скорее, он потерял много крови! – промедление врача казалось мне просто преступным.
– Да, много. Я вижу. И я ничем не могу ему помочь. Даже жгут накладывать смысла уже нет, – врач отвернулся, как бы собираясь уходить.
– Сделайте хоть что-нибудь, пожалуйста!– молил я его, и доктор, как будто, меня услышал.
Он обернулся, и, окидывая меня хмурым взглядом, вытащил из сумки шприц, протер его спиртом, и велел закатать мне рукав.
– Мы наберем кровь у вас, и вольем ему. Скорее всего, это его убьет. Но ему и так не жить, так что…
И медленно, так медленно, что я все время порывался поторопить, доктор принялся набирать кровь у меня и вливать ее в Григория – он словно делал какую-то рутинную операцию, словно человек, лежавший перед ним, и не умирал вовсе. А сколько времени ушло на правильное наложение жгутов! Но Бог миловал – ни эта медлительность, ни само переливание Григория не убили. Он порозовел, и даже дернулся, когда доктор принялся зашивать его раны. Утро я встретил, считая его вдохи и выдохи.
– Что случилось? – Двинских открыл глаза и попытался сесть в кровати, – вы выглядите ужасно.
– И вы не лучше, – бросил я ему.
– На меня что, напали? – спросил Двинских, разглядывая повязки на своих руках.
– Вас ударили по затылку, вскрыли ножом вены и вылили из вас чуть ли не всю кровь. Помните, там, на вокзале, вы утверждали, что я слишком много выпил, и не заметил, как сильно разрезал себе руку, а потом потерял сознание, упал и ударился затылком? С вами сейчас случилось ровно то же самое.
– Я не говорил, что вы сами себя порезали. Это вовсе не я говорил! – возмущенно произнес Двинских.
Я не стал спорить.
– Вы помните, кто на вас напал? Вы видели кого-нибудь? – спросил я его.
– Нет, я… В дверь постучали, – сказал Двинских, и видно было, что воспоминания эти приходят к нему с трудом. – Вроде бы стучали. Я встал, что бы открыть…
– И вы даже открыли дверь, но ударили вас при этом сзади. На этом основании городовой хочет меня арестовать. Говорит, это я вас прибил. Больше ведь, кроме нас с вами, в комнате никого не было.
По лицу Григория Двинских прошел целый хоровод мыслей.
– Вы тоже сейчас думаете, что это я? – спросил я у него.
– Нет. Конечно, нет, – пробормотал он, смущаясь. – Но как же тогда…
– Окно было открыто. Большая глупость, но мы оставили окно настежь открытым.
– В
– Может и так, но я подозреваю скорее летающего Вульфа, – сказал я.
– Василий Силантьевич! – Григорий рассмеялся невеселым, полным горестного недоумения смехом. – Хватит уже про…. про это! Понятно, что это дело рук Вульфов, больше никому мы тут не мешаем, но непосредственно нападал, скорее всего, кто-то другой, какой-то третий человек, которого они наняли…
– Почему вы мне не верите? Я что, по-вашему, глупый, сумасшедший или что? – я наклонился к Двинских. – По-вашему, я невероятный фантазер? Я своими глазами видел, как Вульф летал!
– Вы были пьяны! – сказал Григорий, отодвигаясь от меня.
– Я не пил.
– Но вы совсем не похожи на человека, видевшего что-то сверхъестественное! Вы слишком спокойны, вы так себя ведете, как будто летающие вампиры вам каждый день встречаются!
Этот довод, признаюсь, поставил меня в тупик, да и, кроме того, у меня были дела важнее убеждения Двинских.
– Вам лучше еще отдохнуть, – сказал я, поднимаясь. – Вы ведь себя нормально чувствуете?
– А вы куда? – спросил он с заметной тревогой в голосе.
– Попытаюсь сделать хоть что-то для Анны Константиновны, пока я не в тюрьме.
Целью моей был тщедушный доктор, невысокий, худощавый человек, так быстро сориентировавшийся, в какой именно помощи нуждается Двинских. Конечно, вполне возможно, что сказался его профессионализм – но что-то подсказывало мне, что он, скорее всего, не первый раз встречается с таким видом нападений. Адрес врача я выспросил у прислуги, и доктор, живший рядом с гостиницей, явно не рад был меня видеть.
– Итак? – спросил я его, после неловкого обмена приветствиями. – Итак, что вы можете сказать о вчерашнем?
– А что я должен говорить? – произнес человечек твердо, нахрапом его явно было не взять.
– Мой друг чуть не умер.
– Нам с вами очень повезло, что не умер. К счастью, у вас с ним одна группа крови, – доктор беспокойно постучал пальцами по столу. Жалеть его я не стал.
– И часто вам приходится прибегать к такому экстренному переливанию? – спросил я. – Здесь это, наверное, в порядке вещей?
– С чего вы взяли? – но лицо доктора при этом побледнело, он нервически пожевал нижнюю губу, и спросил еще раз. – Почему вы меня об этом спрашиваете?
– Потому что вчера вы мне показались человеком осведомленным.
Маленький доктор мрачно зыркнул на меня, вздохнул, подошел к двери своего кабинета, отпер ее, выглянул наружу, снова закрыл, и, подойдя ко мне, заговорил быстрым шепотом:
– Вы зря пришли. Мне нечего сказать. Ничего, кроме того, что вам наверняка уже известно, я не скажу. На заводах Вульфов очень высокая смертность среди чернорабочих. Их привозят со всех концов России, и они очень быстро умирают. Это знают все. Это не секрет даже для нашего начальника полиции. Вот и все.