Сулла (илл.)
Шрифт:
Теперь пришел черед удивиться Гнею.
– Ты все это взаправду? – спросил он Децима.
– Как ты можешь в этом сомневаться?! Римский легионер говорит только правду!
Гней Алким, казалось, знал своего центуриона. Но, по-видимому, не столь уж глубоко. Между тем Децим тщательно вытер меч льняной тряпкой и осторожно вложил в ножны. Он это проделал с большим чувством, с большой любовью к этому холодному металлу. В эту минуту не думал ни о чем и ни о ком.
– Я нашел некий камень на берегу речушки, которую переходил вброд, – сказал Децим. – Это было вчера. Я сказал себе: «Вот прекрасное
Децим показал Гнею серый, продолговатый камень, а потом осторожно спрятал его в мешочек, точно это был слиток золота.
Децим поучал:
– Если каждый день посвящать часок чистке и точке меча, то будешь обладателем лучшего в мире оружия. Такой меч будет служить всю жизнь.
– А если два?
– Что – два?
– Я говорю, если два часа кряду чистить и точить меч? – Гней спрашивал весьма серьезно, то есть настолько серьезно, что центурион даже растрогался.
– Это было бы просто здорово! – сказал он горячо. – Представляешь себе? – встал утром, наточил меч, позавтракал. Сел ты обедать, а предварительно поточил меч, покрыл его тонким слоем масла и вытер клочком шерсти или куском шерстяной ткани. Уверяю тебя: ты себя почувствуешь счастливейшим в мире человеком!
Гней внимательно слушал Децима. Он спросил:
– Тебе это удается?
– Нет, – Децим сокрушенно вздохнул. – Тебя дергают со всех сторон: и туда сбегай, и за тем присмотри, и в полководческую палатку сходи, да на претории побудь, да не забудь за часовыми приглядеть. Где тут возьмешь два часа?!
– Да, это не жизнь, Децим. Ты человек слишком занятой.
– Это правда. Но я не ропщу. Вполне доволен своей судьбой. – Он мечтательно вперил взор в самую землю, которая у него под ногами. – Жизнь моя точно спелый плод: вся полна соков… Утро мое начинается со звуков тубы или пения рожка. И я уже чувствую себя человеком: тебя разбудили! Значит, ты нужен кому-то. Значит, кто-то беспокоится о том, чтобы ты не проспал, чтобы не заспался, чтобы не отяжелел от лишнего сна. А потом твой слух ласкает команда: «вставай», «вправо», «влево», «копать ров», «выкатывать катапульту». Словом, всяких команд – что соловьиного пения в садах палатинских. И так весь день: «шагом», «бегом», «скорее», «живее», «смелее». В ушах твоих все это звучит восточной музыкой. Потом ты завтракаешь, потом обедаешь, потом ужинаешь, потом ложишься спать. Одним словом, у тебя не остается времени на размышления! А сестерции, а динарии, а ассы сами сыплются тебе в мошну. Ибо ты – на государственной службе, ибо ты – на часах у республики, ибо враги трепещут при виде твоем!.. А повышение? А награды? А серебро и золото, которое вешают тебе на шею, на грудь? А золотистые ленты на рукавах?.. Нет, брат, солдатская служба тем и хороша, что ценится она, что в почете она!.. Я уж не говорю о богатой добыче после победы. Об увенчанном лавровым венком триумфаторе, когда ты шагаешь рядом с ним и купаешься в блеске славы его… Нет, брат, нет и не может быть ничего лучше судьбы удачливого воина. Его ждут чины и награды. Под его властью когорты, целый легион, целое войско! Он шагает вверх по военной лестнице.
Нарисовав перед своим подчиненным такую чудесную картину службы в легионе, Децим встал с камня, широко расставил ноги и подбоченился. Он был здоров – даже слишком! – бодр духом – даже слишком! – доволен жизнью – даже слишком доволен!..
Гней Алким почему-то подумал, что слишком здоровые и слишком бодрые, если они подобны Дециму, вредят республике. Их здоровье и бодрость не идут на пользу Риму. Скорее наоборот! Разве мало плачет женщин? Разве мало сирот? Разве мало смертей? Разве мало крови?
Когда все это Гней высказал в мягкой и краткой форме, Децим очень удивился. Поразился, можно сказать.
– Послушай, – вскричал Децим, – зачем же ты пошел в солдаты?
– У меня не было иного пути.
– Как это – не было?
– Очень просто, – сказал Гней. – Отец погиб во время похода в Галлию. Мать умерла от горя. Я остался один, без кола, без двора. У меня не было другой дороги.
– Возможно, – недоверчиво произнес Децим, – прослужив в войске, выиграв несколько сражений, ты можешь рассчитывать на землю.
– Наверное.
– Это уж точно! – сказал Децим. – Вот вернемся из Малой Азии – сам увидишь, что будет!
– А что?
– И земля! И семья! И сестерции в мошне!
– Да, я верю! – сказал Гней.
– И я! – согласно сказал Децим. – Всей душой верю, ибо нас ведет не кто-нибудь, а сам Сулла!
Его лицо просияло. Глаза его сверкали радостью. Центурион глубоко верил в Суллу.
Гнею, наверное, надоело лежать на земле, Он встал, отряхнул сухую траву со своего плаща. И бросил как бы невзначай:
– Если бы не этот Рим…
Это было сказано тихо, как бы про себя. Но Децим встрепенулся. Он подошел вплотную к солдату, положил ему тяжелую руку на плечо.
– Что ты сказал? – спросил он строго.
Гнею стало не по себе.
– Ничего особенного. Сам себе сказал.
– Что именно?
– Не помню уже.
Этот центурион глядел на него волком. Та, капитолийская волчица, которая из металла, существо добрейшее по сравнению с этим волком по имени Децим.
– А ты вспомни, – прошипел центурион.
Гней растерялся:
– Я не помню.
И Децим напомнил:
– «Если бы не этот Рим…» В каком это смысле понимать?
– Мне кажется…
– Что тебе кажется, Гней?
– Я думаю…
– Опять это самое – «я думаю»! Я говорил тебе, что это пустое все! Ты не должен думать!
Лоб Гнея покрылся легкой испариной. Что надо этому солдафону? Ведь ясно же: одно дело воевать против Митридата, а другое – против Рима.
Децим не спускал с него сердитых глаз.
– Это все понятно, – пробурчал он.
– Я подумал, Децим, что лучше бы сразу на Митридата.
– А!
– Хорошо бы в Малую Азию! С ходу!
– А!
– Этот Рим, Децим, совсем ни к чему… То есть он помеха нам…
– А!
– Вот и все!
Центурион сплюнул, отошел на шаг.
– Ну и скользкий ты тип! – проворчал Децим. Он сделал несколько шагов в сторону, но воротился и прошипел: – Советую тебе, Гней, поменьше думать и получше точить меч. Не сегодня-завтра он пригодится. Ты меня понял?