Султан и его гарем
Шрифт:
Но Сади не спрашивал.
Это нисколько не удивляло Гассана, в сердечных делах он был нечувствителен, почти суров. Ему не казалось странным, что Сади отрекся от своей первой любви теперь, когда ему, смелому, домогающемуся величия и славы паше, выпала на долю любовь принцессы. Он находил естественным, что Сади был настолько умен, чтобы всем остальным пожертвовать ради этой блестящей будущности, тем более что и фигура Рошаны была прекрасна, заманчива и величественна; судя по ней, можно было заключить и о красоте ее лица.
Высота ее сана и богатство
Сообщая своему другу, что принцесса Рошана стала их союзницей, Сади ни слова не сказал ни о своей помолвке, ни о своей любви к Рошане. Гассан и не спрашивал его об этом; он рад был, что они нашли новую союзницу в борьбе с Шейх-уль-Исламом, и вместе с Сади надеялся, что ей удастся открыть место, где спрятана пророчица.
Однажды вечером Сади был у Гассана в Беглербеге. Вдруг на взмыленной лошади приезжает туда его слуга и передает ему собственноручную записку от принцессы.
Эту записку принес один из ее невольников на квартиру к Сади и просил как можно скорее передать ее паше.
Сади взял записку и отпустил слугу. Тут он развернул элегантное письмецо.
– Читай скорее, я горю нетерпением узнать, что это такое! – просил Гассан.
Сади стал читать вслух:
«Союзница твоя извещает тебя, что время между твоим посещением и получением этих строк она провела не в бездействии. Во-первых, я прогнала своего неверного слугу Лаццаро. Во-вторых, я разошлась с Мансуром. В-третьих, благодаря счастливому случаю, от одного старого укротителя змей я узнала, где пророчица».
– Принцесса знает это! – горячо перебил его Гассан.
«Если ты поторопишься, – продолжал Сади, – ты сегодня же можешь иметь ее в своих руках, и тогда тебе и твоему товарищу Гассану-бею удастся освободить Зору-бея, чего я от души желаю, так как это и твое желание! Пророчица – у палача-черкеса Будимира».
– У черкеса-палача! Дальше! Читай дальше!
– Я кончил, – отвечал Сади. – Последние слова – доказательство благосклонности ко мне.
– Письмо это важно для нас, Сади! Поспешим же немедленно к палачу!
В эту минуту разговор обоих друзей был прерван. Явился камергер султана и по высочайшему повелению позвал Гассана. Султан желал, чтобы он сопровождал его на прогулку.
Новая помеха!
– Я сейчас же отправлюсь один, – сказал Сади и простился с товарищем. Гассан поспешил к султану. Сади же из дворца отправился к берегу и сел в приготовленную уже для него лодку, приказав гребцам ехать к противоположному берегу и завернуть в канал.
Начинало темнеть. Быстро, как стрела, скользила по воде лодка. Сади был исполнен ожидания и нетерпения. Если бы удалось ему найти пророчицу у черкеса-палача, он был бы вновь обязан принцессе! Он и так уже гордится тем, что одного его слова было достаточно, чтобы она стала их союзницей!
Со дня его возвращения с войны у него не было ни одной покойной минуты. Умчались, так сказать, все преследовавшие его невзгоды: чины и почести буквально посыпались на него. И теперь его волновала только
Лодка завернула в канал, который тянулся далеко в глубь страны за Перой и Тофаной. Со сложенными на груди руками Сади задумчиво глядел вдаль.
Лодка подъехала к тому месту, где Сади должен был выйти. Он приказал гребцам ждать его здесь и, завернувшись в свою военную шинель, пешком отправился к отдаленному дому палача. Старая, мрачная башня резко выделялась среди ровной, пустынной местности.
Ни дома, ни хижины, ни души кругом. Эта часть константинопольских окрестностей ровна и почти обнажена. Кое-где виднелись поросшие деревьями холмики, но и те имели очень печальный вид.
Наконец Сади добрался до стены, окружавшей со всех сторон старую башню, и насилу отыскал в ней маленькую деревянную дверь. Она не была заперта. Сади толкнул ее – она отворилась, так что он, даже не постучавшись, мог пробраться во двор палача.
Это его озадачило. С внутренней стороны двери находилась большая тяжелая задвижка. «Неужели Будимир всегда оставляет дверь открытой?»
Сади подошел к старой огромной башне, которая в былое время служила, вероятно, сторожевым пунктом при укреплениях. Двор был невелик. Как раз посреди него стояла башня. В углах, у стены валялись бревна, доски, части виселицы и большие позорные столбы. Сбоку помещался старый, черный дровяной сарай.
Сади заметил, что в одном из нижних покоев горел огонь, и подошел к низенькому окошку, которое, как и все башенные окна, было мало и заделано решеткой.
Он заглянул в комнату и увидел палача Будимира. Это был уже пожилой человек; он сидел у стола и, казалось, что-то рисовал или записывал на нем мелом. Его обрамленное седое бородой воинственное, испещренное рубцами лицо, его большие серые глаза, устремленные на стол, – все показывало, что он сильно был занят чем-то.
Сади подошел к двери, ведущей в башню, – она также не была заперта. Он открыл ее и по мрачным коридорам со сводами отправился в ту сторону, где находилась комната Будимира.
Вдруг в конце коридора открылась высокая, огромная, тяжелая дверь, и на пороге ее показался палач со свечою в руке.
Он вышел посмотреть, кто ходит по коридору. Каково же было его удивление, когда он увидел перед собою молодого офицера.
– Я – Сади-паша, – сказал офицер, – мне нужно переговорить с тобою! Ты неосторожен, Будимир. Как можно оставлять двери открытыми!
– Ты вправе, благородный паша, делать мне этот упрек! – отвечал палач мрачным тоном, его задел подобный упрек. – Большая опрометчивость оставлять двери открытыми здесь, в тюрьме, но я-то не имею этой привычки и готов побожиться, что давеча, как и всякий другой вечер, запер их на задвижку.
– Тогда я не мог бы пробраться сюда, – сказал Сади и последовал за широкоплечим высоким мужчиной в его комнату. Там он заметил, что Будимир что-то мелом нарисовал на столе.
– Подойди ближе, благородный паша, – попросил палач. – Что привело тебя в мою избегаемую всеми башню?